Натан Эйдельман - Тайные корреспонденты Полярной звезды

3. И. г. Птушкина. Исторический очерк Герцена «Император Александр I и В. Н. Каразин». «Проблемы изучения Герцена», стр. 172–188.

4. См. «Процесс Н. Г. Чернышевского». Архивные документы. Ред. и примечания И. А. Алексеева. Саратов, 1939, стр. 24–25.

5. ЦГАОР, ф. 279, оп. 1, № 522, л. 42 об.

6. «Воспоминания Бестужевых», стр. 445.

7. Там же, стр. 717.

8. Там же, стр. 721.

9. Полное собрание сочинений Рылеева, стр. XII.

10. РОГБЛ, ф. 18, № 2584, л. 127.

11. ЦГАЛИ, ф. 46, оп. 1, № 5, стр. 204. Дневник П. И. Бартенева. См. также «Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым». Вступительная статья и примечания М. Цявловского, Л.,1925, стр. 31.

12. Н. И. Греч. Записки о моей жизни. Ред. и коммент. Иванова-Разумника и Д. М. Пинеса. М.-Л., 1934, стр. 312.

13. «Отечественные записки», I860, № 7, стр. 88–91; этот раздел воспоминаний Греча см. ПЗ УП-2, 99–107. М. И. Семевский, входя в отношения с Н. И. Гречем, относился к старику и его воспоминаниям в целом отрицательно и позже, в 1869 г., писал о них: « Греч <���…> печальной памяти старец, столь охотно клеветавший и лгавший на краю могилы, как клеветал и лгал во всю свою 50-летнюю литературную деятельность… » («Заря», 1869, № 7, отдел II, стр. 3). М. И. Бестужев также находил, что в своих записках Греч на него « блевнул ».

14. Н. И. Греч подхватывает здесь злую шутку Герцена о «форшнейдере (т. е. разрезателе) просвещения» реакционере Павле Муханове.

15. ЦГАЛИ, ф. 46, оп. 1, № 186.

16. «Русский вестник», 1868, № 6, стр. 371–421.

17. Там же, стр. 371.

18. О декабристе А. Ф. фон-дер-Бриггене и его роли в Вольной печати см. А. И. Герцен, XIV, 587–588 (комментарии).

19. В библиотеке Института мировой литературы Академии наук СССР сохранились VI и VII книги «Полярной звезды» (в одном переплете) с пометками П. А. Вяземского. Установившая этот факт Т. г. Цявловская любезно предоставила в мое распоряжение свои записи. Пометки Вяземского не лишены интереса, так как содержат крупицы его воспоминаний и, кроме того, неплохо иллюстрируют враждебную позицию «позднего» Вяземского по отношению к демократической печати и литературе. Вот примеры.

В письме Пушкина к Рылееву последние слова Пушкина « прощай, поэт » (ПЗ, VI, 77) подчеркнуты Вяземским, и на полях написано:

« Пушкин никогда не признавал Рылеева поэтом. Может быть, он был к нему слишком строг. А здесь сказал он „прощай, поэт“, как говорится в конце письма „ваш покорнейший слуга“. Наши критики и ценители так простодушны и наивны, что принимают каждое слово за чистую монету ».

В другом письме Пушкина к Рылееву Вяземского привлекла критика Пушкиным некоторых «Дум» Рылеева (см. ПЗ, VI, 77), и он записал:

« Пушкин в одном письме ко мне говорит, что думы Рылеева происходят от немецкого слова „dumm“ <���глупый>».

В письме Пушкина к А. Бестужеву Вяземский подчеркнул слова о Баратынском: « После него никогда не стану печатать своих элегий » (ПЗ, VI, 80). На полях написано: « Вот и тут Пушкин не лукавит, а просто любезничает с Баратынским ».

В другом письме к А. Бестужеву подчеркнуты слова Пушкина о Чацком: « Первый признак умного человека с первого взгляда знать, с кем имеешь дело » (ПЗ, VI, 85), и на полях приписка: « Именно так; и вот почему горе Чацкого вовсе не горе от ума ».

Вяземским выделены также следующие слова Пушкина из письма к А. Бестужеву: « У нас писатели взяты из высшего класса общества. Аристократическая гордость сливается у них с авторским самолюбием ».

Вяземский отметил эту мысль с удовлетворением, полностью разделяя ее. Там же (ПЗ, VI, 87) подчеркнуты слова о Шишкове: « Кому же, как не ему, обязаны мы нашим оживлением? » Вяземский замечает: « И этого Пушкин не думал, а так промелькнула мысль ».

В воспоминаниях Н. П. Огарева Вяземского очень задели следующие строки (ПЗ, VI, 344):

« Я проводил <���квартального> глазами; мне было гадко, хотя и вовсе не ново; кажется, можно было привыкнуть к мысли, что в русском управительстве, за исключением изредка безумца, мечтающего иметьблагодетельное влияние по службе, служит только подлец». Вяземским подчеркнуты отмеченные слова. На полях написано: « Отчего дураку гадко? » и « Подлецы есть не только по службе, но и по литературе ».

Вяземский не верит рассказу И. Д. Якушкина о том, что М. Ф. Орлов поцеловал Муханова, вызвавшегося убить императора (см. ПЗ, VII — 1, 19). Он пишет на полях: « Невероятно. Орлов не был, не мог быть за цареубийство ».

Не оставил Вяземский без внимания и следующие строки из «Былого и дум»:

« Взгляд Станкевича на художество, на поэзию и ее отношение к жизни вырос в статьях Белинского в ту новую мощную критику, в то новое воззрение на мир, на жизнь, которое поразило все мыслящее в Россиии заставило с ужасом отпрянуть от Белинского всех педантов и доктринеров ».

Вяземский подчеркнул выделенные строки и отметил на полях: « Эта оценка Белинского дает достаточное понятие о рассудке самого Герцена, который ничто иное, как политический Белинский ».

Н. А. Бестужев рассказывал в своих воспоминаниях о том, как при допросах декабристов « комитет употреблял все непозволительные средства: в начале обещали прощения; впоследствии, когда все было открыто и когда не для чего было щадить подсудимых, присовокупились угрозы, даже стращали пыткою» (ПЗ, VII-2, 74).

Вяземский подчеркивает отмеченные слова и пишет на полях: « Если стращали пыткою, то пытки вопреки многим слухам не было. Это важное показание, освобождающее правительство и совесть Николая от тяжкого нарекания ».

Н. Бестужев пишет: « Я знал от старого солдата, что Рылееву было обещано от государя прощение, ежели он признается в своих намерениях » (там же).

Вяземский пишет: « Мудрено старому солдату знать про обещание государя ».

Наконец, внимание Вяземского привлекли три места из «Записок недекабриста» (т. е. Н. И. Греча):

« Полиция искала Кюхельбекера по его приметам, которые описал Булгарин очень умно и метко » (ПЗ, VII — 2, 98). Вяземский язвительно замечает: « Кстати, здесь очень умно. Хорош ум ».

Греч пишет: « Приверженцы Карамзина составили особое закрытое литературное общество под названием арзамасского, в которое приписали людей, поклявшихся в обожании Карамзина и в ненависти Шишкову» (ПЗ, VII—2, 109). Подчеркнув последние слова, Вяземский пишет: « Никакой подобной клятвы не было. Все было основано на шутке. И обожали Карамзина и ненавидели Шишкова все в шуточной оболочке ». Греч рассказывает:

« В 1853 году встретился я с Тургеневым <���Николаем> в Париже в rue de la paix, подошел к нему, поздоровался с ним. Он изумился. „Я думал, — сказал он, — что вы не захотите узнать меня“. — „А почему же нет? Я вижу в вас старого знакомца, которого всегда уважал, и бесчестно было бы, если б я от вас отрекся“. — „А вот Жуковский, — сказал он, — не хотел видеться со мною в Женеве без высочайшего позволения“. — „Жуковский иное дело, — отвечал я, — он служил при дворе, при обучении царских детей, следовательно, обязан был наблюдать отношения, которые меня не связывают“ » (ПЗ, VII—2, III—112). Вяземский написал на полях: