Газета Литературы - Газета День Литературы # 141

Второй, доработанный по моим замечаниям и пожеланиям вариант рассказа "Слепой в тундре" (название потом будет изменено на "Северную быль") я не стал посылать почтой, а лично отнёс в столичный миллионнотиражный журнал "Смена", поскольку в редакциях меня, к тому времени автора нескольких книг, знали поближе, чем начальника радио пусть и на самом большом в мире ледоколе. Редактор попросил меня написать краткое напутственное слово, что мной с готовностью и было сделано. Моё дружеское напутствие невелико по объёму и его, наверное, есть смысл процитировать — всё же это первый выход Виталия Маслова к читателю:

"Первые стихи и рассказы Виталия Маслова все были посвящены Северу, морю. Это и понятно: вся жизнь его связана с Севером и морем. Родился он на Мезени и с ранних мальчишеских лет плавает в Северных морях. Сначала на рыбацких посудинах, затем на гидрографических судах, а в последнее время на атомоходе "Ленин". Виталий Маслов радист и очень любит свою специальность, как любит и свой родной Север. Это последнее мне бы хотелось особо подчеркнуть.

Способностью видеть наделён всякий, удивляться же перед увиденным, "заметить" его дано далеко не каждому. Говорят, что с этого удивления — удивления не только перед чем-то необыкновенным, из ряда вон выходящим, а и перед обычным, обыденным, рядовым — и начинается писатель. Если это справедливо, то не менее справедливо, наверное, и другое: каждый берущийся за перо должен также хорошо знать и обязательно любить то, о чём он собирается писать. По моему глубокому убеждению, без этой любви и не может быть настоящего писателя.

"Северная быль" — первый рассказ Маслова, публикующийся в столичном журнале. Виталий Маслов как бы выходит в большое и трудное литературное плавание. От всей души желаю ему попутного ветра!"

Первый рубеж Виталием Масловым был, наконец, взят. Дальше пошло вроде бы полегче. Один за другим появляются рассказы "Заиндевелые бока" и "Никола Поморский", "Свадьба", "Восьминка", "Едома". Один за другим — это разумеется, не так, что один сегодня, а другой послезавтра: и написание каждой вещи, и их публикации разделяют не дни или недели, а годы…"

Постепенно рассказов подкопилось на сборник и Виталий, назвав его "Крутая Дресва", понёс в Мурманское издательство. Там рукопись почитали и сказали, что готовы её издать, но хорошо бы какой-то известный писатель написал предисловие. Виталий, недолго думая, назвал меня, хотя, полагаю, решающую роль тут играла не столь уж большая моя известность, сколько то, что в те годы написанное им лучше меня никто не знал. Я получил от главного редактора издательства официальное письмо и с радостью за Виталия написал вступление к сборнику. И — поскольку оно представляет довольно важный штрих к творческому портрету Виталия Маслова, мне бы хотелось его тоже привести хотя бы фрагментарно.

"…Книга эта, как уже и так понятно, — о Севере. Она сурова по общей тональности, как суров и край, в котором живут её герои-земляки и потомки великого помора Михаилы Ломоносова. Может, даже кому-то покажется, что некоторым рассказам недостаёт светлых красок, а кто-то и так подумает: надо ли, по прошествии стольких лет, писать о трудных послевоенных временах? Зачем вспоминать о голодных годах, о какой-то "восьминке" чая, когда давно уже и хлеба все едят досыта, и чая любого сорта и любой крепости можно пить до отвала?!

Но если мы говорим нынешней молодежи, что восстановление разрушенной и обескровленной войной жизни стоило нам огромных нечеловеческих усилий, что это, после ратного, был ещё один великий подвиг народа, — откуда молодёжь узнает об этих усилиях, об этом подвиге, поскольку она видит всего лишь плоды этих усилий, их конечный результат?

Рассказы В.Маслова — именно о подвиге народа в тяжелейшие послевоенные годы, о суровом мужестве, и, если так можно сказать, неисчерпаемой стойкости его духа. Много жизненных невзгод обрушивается на жителей Крутой Дресвы; в этой северной деревушке нет ни одного дома, где бы война не оставила своей страшной отметины: в одной семье погиб сын или муж, в соседней — и тот и другой, в третьей ушли на фронт пять сыновей и ни один не вернулся… Неразумное, недальновидное местное руководство усугубляет и без того немалые трудности послевоенной жизни. Происходит непонимание со стороны некоторых руководителей ни сути народной жизни, ни его, народа, устремлений. Именно в этом и заключается трагедия Марии Павловской из рассказа "Свадьба".

Тут следует, видимо, сказать, что автор отнюдь не занимается живописанием тех трудностей, о которых идёт речь, он далёк от мысли смаковать эти трудности и приковывать к ним и только к ним читательское внимание. Нет и нет! В.Маслов пишет обо всём этом с сердечной болью: ведь он не со стороны глядит на Крутую Дресву, он здесь не заезжий корреспондент, а свой человек. Он живёт думами и чаяниями северной деревни; он незримо сидит с земляками и за свадебным столом ("Свадьба") и в доме Анфисы Алексеевны ("Никола Поморский"), он делит с ними и самые радостные и самые горькие минуты.

Автор в своих рассказах создаёт как бы обобщённый образ помора-северянина со своим особым складом характера, со своим взглядом на жизнь и со своим самобытным языком. Обобщённый, разумеется, не в понимании абстрактный. Нет. Масловские герои, как и все живые люди, каждый на особицу и лицом и голосом, да что голосом — интонация и то у каждого своя. Но запоминаясь каждый сам по себе, они, вместе с тем, и как бы "дополняют" друг друга.

Главное же — через художественно зримый показ нелёгкой жизни северян автор рисует впечатляющую картину народной жизни, показывает несгибаемую стойкость своих героев, их высокую нравственную красоту. Особенно сильными в этом отношении являются рассказы: "В тундре" и "Восьминка", написанные сурово, сдержанно и оттого пронзительно.

В.Маслов по-сыновьи беззаветно любит свой Север. И любовь эта — на всю жизнь. И хотя о Севере уже немало писалось и пишется по сей день — Виталий Маслов сказал своё слово. Герои его рассказов — правдивые и чистые, сильные духом люди. Знакомство с ними и нас, читателей, делает сильнее. А не для этого ли, кроме всего прочего, и пишутся книги?!"

Радость наша с Виталием, увы, оказалась преждевременной. Некая высокопоставленная дама посчитала книгу недостаточно светлой и оптимистичной. Она отдавала должное тому, как проникновенно написаны рассказы, даже признавалась, что некоторые из них "читала и плакала". Однако же, из этого похвального воздействия истинно художественной литературы она делала довольно странный вывод: "но не всем же плакать!" И "Крутая Дресва" книгой не стала…

В 70-80-ые годы мы с Виталием уже не только продолжали переписываться, но и постоянно виделись. Я говорю о зимах — каждую зиму Виталий приезжал в Москву. Бывало, что и по нескольку раз. И у нас всегда находилось о чём поговорить, если беседа наша продолжалась час или два, а хоть и целый день.