Газета День Литературы - Газета День Литературы # 140 (2008 4)

Все гадят, продают и продаются...

Все рвут со мной. Но я не рву ни с кем.

Снуют, галдят... Пот заливает лица.

Смердят и алчут... Мир идёт к нулю.

И каждый лжёт, блефует и гордится...

Лишь я один всех помню и люблю.

ВОСПОМИНАНИЕ

Голосит, орёт баян,

ходит посредь улицы.

Я гуляю, полупьян,

ждёт к обеду курица.

Райку, доченьку мою,

поднимаю на руки.

У неё уди-уди

и цветные шарики.

Пляшет мой сосед хромой.

Мостовая в семечках...

Ах ты, красный Первомай!

Золотое времечко.

***

Даль – не та. И женщины – не те.

Сам – не тот! Но тяга не изыдет.

Дикую потребность в красоте

ни сдержать, ни сбросить, ни насытить.

Оттого и гибну. Не спасти...

Жизнь чадит, сгорает понапрасну.

Ни души, ни глаз не отвести,

если даль иль женщина прекрасна.

***

Туда, где смрад, искривлённые лица,

туда, где мат, подонки и ворьё,

он приходил, чтоб поскорей напиться

и позабыть убожество своё.

Там дух крепчал, дух пробовал подняться,

рвануться, разогнуться, воспарить...

И он мечтал попеть, или подраться,

иль, на худой конец, поговорить.

Но сам был слаб, и драться было трудно,

а голос хрипл – ну как тут попоёшь?

Но говорить, пусть сбивчиво и нудно!!

И он молол бессмыслицу и ложь...

Пусть так, пусть так у этой коновязи,

таким вот жалким, призрачным путём

он укреплял слабеющие связи

с колеблющимся, зыбким бытием.

***

Две косы и щёчки наливные.

Жаркий взор, обтянутая грудь.

Юбочка. И ножки козырные.

И задок, что трудно ущипнуть…

Сердце бьётся, а душе неймётся.

Ни уйти, ни подойти нельзя.

А она всё смотрит, всё смеётся.

И глаза сжигают мне глаза.

***

Вот твой дом, моя душа.

Тихо. Пыль да грязь...

Крыса, лапками шурша,

ходит не таясь.

Хочет рукопись понять,

то ль допить вино.

Долго смотрит на меня

мутное бельмо...

Харкну на пол, поманю

крысу колбасой,

завалюсь на простыню,

грязный и косой…

Буду вскрикивать, храпеть,

видеть жуткий сон.

В голове начнёт греметь:

скрежет, лязг и звон.

Будет мутное кино

через душу плыть,

телевизора бельмо

до утра светить.

***

На столе всё в грязи и во рже…

Ничего не найти… Что случилось?

Навести бы порядок в душе –

на столе бы само получилось.

БРЕД

Зачем этот жалкий, горячечный бред?

Я чуждо смотрю сквозь стекло.

Зачем это солнце? зачем этот свет?

зачем эти смех и тепло?

Зачем эту жизнь волоку, чуть дыша –

былого слежавшийся ком?

С любовью уходит из тела душа.

И я не могу о другом.

Как скудно, как пусто моё существо!

Как пало моё бытиё!

Лишь мелкие радости тешат его –

газеты, еда и питьё.

Куда я иду?.. И не в силах свернуть...

Бескрайни печаль и враньё.

И сдавлено горло, и сдавлена грудь...

И я не могу без неё...

ЦЕНА

…Тогда лишился сна я,

сдирая душу в кровь.

Любовь цены не знает –

цена любви – любовь.

Моей любовной песни

дни были сочтены –

была потеря чести,

а чести нет цены.

ОТЧЕ

…И оставь нам долги наши…

…И избави нас от лукавого…

Насущный хлеб вручаешь –

вот пища, вот вода.

И дoлги нам прощаешь…

а мы, вот, – не всегда.

Но, всемогущий Отче,

Ты – свет и благодать,

не можешь иль не хочешь

лукавого изгнать?

ОДИНОЧЕСТВО

Куда ж вы с грязными ногами

и душами? Кому кричу?

Я разругался лишь с богами.

О современниках – молчу.

Какая дрянь кругом осталась!

О, как убог с дерьмом союз!

Но не дерьмо смущает, малость –

я одиночества боюсь.

Оно насущней, ежечасней…

Один остаться – не готов.

Месть современников опасней,

Чем месть разгневанных богов.

***

Для разумного, чуткого глаза

мир несётся, бессмыслен и зол.

Исчезает Пространство и Масса

точно так, как Эйнштейн наплёл.

Боль и мрак просвербят моё темя,

пересилят способность любить.

Я боюсь уходящее Время,

лишь его не могу победить.

Жизнь – в куски, как разбитая рюмка...

ВРЕМЯ? – Что это за вещество?

Не бесовская ль злая придумка?

Присмотритесь! – ведь нету его!

***

Изъеден бессмысленным делом,

увязнув в пустой болтовне,

я чувствую трепетным телом,

что смерть поселилась во мне.

Незримо течёт по сосудам

и рвётся в беспомощный мозг,

сбивая бесстрашье и удаль

и взгляд отвращая от звёзд...

Толкает в разверстую бездну,

сосуды и нервы крушит...

И всё-таки, если быть честным:

она начинает с души

И селится в рифме несмелой,

и чести тупит остриё…

Потом из души омертвелой

процедится в сердце моё.

***

Неужто всё? Отчизна захлебнулась…

И кончилась прекрасная игра.

Гармония ушла и не вернулась.

Гармония ушла… И мне пора.

Дурной душок исходит от отчизны.

Лакейство, чванство, похоть и гнильё.

Ушла, ушла гармония из жизни…

А может быть, и не было её?

Огромная страна лежит без сил.

Все грабят, бьют, насилуют с охотой.

Нет, нас ещё никто не победил,

мы захлебнулись собственной блевотой.

РОДНИК

Это – как свежие росы!

Нет ни пылиночки лжи.

Робкие, сладкие слёзы

прямо из глуби души.

Тот родничок так не вечен!

Чище, светлей – не найду.

Кроме стиха, так и нечем

выразить ту красоту.

Смотришь... А он всё прелестней...

Счастье... Непрочная нить...

Кроме стиха или песни,

нечем его сохранить.

Стихи Владимира Коробова – это трепетная, проникновенная поэзия, и в то же время глубокая, порой наполненная отзвуками Серебряного века, хотя в целом это совершенно современный поэт.

В его лирике – озарения, открытость, русская обнажённость души сталкивается с реалиями нашего жестокого времени. Но поэт не выпячивает эти реалии, а даёт знать о них косвенно, отдельными деталями, что не нарушает целостного лирического настроя, пронизанного нежным сочувствием всему живому, – "что пришло процвесть и умереть", – полного яркими ассоциативными образами. "Как ты попала в ад из сада?" – говорит он о бабочке, случайно залетевшей в окно электрички. Такой, казалось бы, неприметный случай. Но истинность поэтического дарования и состоит в том, чтобы рядовое явление жизни суметь наполнить мощной, реально ощутимой символикой. "Ад" и "сад" (иными словами "рай") существуют в мире поэзии Владимира Коробова одновременно. В этом, на мой взгляд, одна из существенных черт его лирики. Внимание поэта привлека- ют мельчайшие приметы сегодняшней российской жизни (от уличного скрипача в московских подворотнях – до глубинки), которые служат ему отправной точкой в поэтических медитациях. Стихотворение "В больничном саду" (о больном ребёнке) пронизано тихой приглушённой грустью, хотя отнюдь не пессимистично: