Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6282 ( № 27 2010)

Возможно, так бы всё и произошло, если бы не никем не запланированное вмешательство Леры Новодворской. До собрания Леру знали только сокурсники, считавшие её умной, очень эрудированной и с благодарностью разрешавшие ей вступать в нескончаемые споры с преподавателем истории КПСС. В тот день Лера воспользовалась предложением продемонстрировать полное единодушие и согласие. Только прозвучало совсем другое. Низким проникновенным голосом Лера заговорила о любви. Это была лекция о прекрасном чувстве, трепетном, самоотверженном, волнующем, без которого жизнь на земле невозможна и которому все подвластны, включая Маркса, Энгельса и Ленина. Она процитировала не только их высказывания о любви, но и мысли Сен-Симона, Томаса Мора, Мориса Тореза и, конечно, не забыла упомянуть кодекс строителя коммунизма.

С каждым словом атмосфера в зале менялась не в пользу защитников советской морали. Попытка декана прервать Лерино красноречие потерпело фиаско. Сначала кто-то один, а потом весь амфитеатр захлопал крышками парт, скандируя: «Лю-бовь! Лю-бовь! Лю-бовь!» Сквозь невообразимый шум доносились призывы членов бюро прекратить безобразие и пронзительные выкрики обвиняемой: «Но он же коммунист! Я выхожу замуж за французского коммуниста!» О её дальнейшей судьбе мне лично ничего не известно, но о другой русской, вышедшей замуж за французского коммуниста, я кое-что знаю.

Как-то во времена брежневского застоя я торопилась домой. Мы ждали гостью из Парижа – Элизабет Маньян, а по-русски Елизавету Ивановну Прокофьеву. В далёких двадцатых юная Лиза приехала в Москву из родной Старой Руссы. Её багаж – острый ум, твёрдый характер, яркая внешность и знание иностранных языков. Девушку взяли на работу в Коминтерн, на одном из конгрессов которого она встретила молодого, обаятельного и очень доброго Мариуса Маньяна – помощника Марселя Кашена, тогдашнего лидера французских коммунистов. Это была любовь с первого взгляда и счастливая, бурная, полная испытаний и тревог жизнь. Элизабет и Мариус участвовали в движении Народного фронта, защищали республиканскую Испанию, сражались с немецкими оккупантами в рядах французского Сопротивления. Вихрь исторических событий не помешал рождению трёх сыновей: Сержа, Алена и Ива. Старшего судили за отказ воевать в Алжире. В тюрьме он тяжело заболел, и только благодаря активному вмешательству французской общественности его удалось освободить. Средний учился в Москве, получил диплом инженера и работал много лет в Африке. А младший в тот московский весенний вечер предстал передо мной. Сначала я потеряла дар речи, потом решила, что юноша в вельветовом пиджаке, небесно-голубой водолазке, штанах грузчика, т.е. джинсах, и с непривычно длинными для советского человека чистыми волосами похож на заморского принца. И только на следующий день поняла, что накануне встретила Большого Мольна из одноимённой душераздирающей истории Алена Фурнье о молодом человеке с задатками странника, искателя приключений, убегавшего от прозы жизни во французской глубинке. Конечно, Большой Мольн отличался красотой, силой и высоким ростом. Экранизируя роман, режиссёр долго не мог найти актёра на роль Мольна. Ив Маньян идеально на неё подходил, тем более что любил театр и одну актрису, ради которой бросил учёбу и устроился рабочим сцены, чем страшно огорчил маму.

В послевоенные годы Елизавета Ивановна со свойственным ей темпераментом и энергией налаживала и укрепляла культурные связи между нашими странами. Она одна из основателей общества дружбы «Франция—СССР», это при её непосредственном участии проходили первые гастроли московских театров, концерты известных музыкантов, встречи с писателями. Она переводила советские пьесы, писала для «Литературной газеты». Её дом всегда был открыт для гостей. Весь московский культурный бомонд бывал в парижской квартире Элизабет Маньян. Она принимала по-русски широко, не жалея франков на еду, вино и подарки. Небольшая пенсия участницы Сопротивления, все гонорары уходили на поддержание дружбы. Спасибо Союзу писателей СССР, выделявшему ей ежегодную путёвку в дом творчества в Коктебеле или Прибалтике.

Всегда весёлая, острая на язык, готовая сломя голову броситься на помощь друзьям, Елизавета Ивановна никогда не унывала и никому не жаловалась. Только самым близким говорила, как волнуется за своего младшенького. Елизавета Ивановна дожила до 97 лет, а Ив Маньян добился своего: женился на актрисе и был счастлив.

Замуж за актёра мне никогда не хотелось. Но театр любила с детства, участвуя во всяческой самодеятельности. Особенно мне удалась роль вредноватой младшей дочери Аргона из «Мнимого больного» Мольера. Перед каждым выступлением мои гладкие волосы смачивались пивом в качестве фиксатора и накручивались на бумажные папильотки. На сцене в такт словам я потряхивала локонами, распространяя запах «Жигулёвского», и горделиво демонстрировала кружевные панталончики до колен, сшитые бабушкой. В старших классах благодаря спортивной фигуре мне доверили роль Керубино из «Женитьбы Фигаро». Мы разыгрывали сцену примерки женского платья пажу в комнате графини. Но вершиной театральной карьеры стал монолог Сида из одноимённой пьесы Корнеля. Я не переодевалась в мужской костюм, подобно Саре Бернар, не копировала лучшего Сида всех времён – великолепного Жерара Филипа. Я с жаром, пафосом и чёткой артикуляцией наговорила монолог на магнитофон, чтобы мой студент, слушая плёнку дома, выучил слова страсти и любви наизусть без ошибок, с произношением, максимально приближенным к французскому.

Результат превзошёл все ожидания. В присутствии преподавателей кафедры иностранных языков ГИТИСа, сокурсников и зрителей в зал ворвался молодой человек под два метра ростом, одетый в не по-зимнему белый костюм с болтающейся на боку шпагой. Последующие пятнадцать минут он метался по сцене, взъерошивая пятернёй волосы, хватаясь то за сердце, то за голову, то за рукоять боевого оружия; то закатывая глаза, то бешено ими вращая. Столь разнообразные телодвижения сопровождались не менее разнообразными звуками. Громкий шёпот временами переходил в грозный рык, разбавлялся криками отчаяния и сменялся красноречивым молчанием, похожим на забвение текста. Всё происходящее означало борьбу долга с чувствами героя: отмщение престарелого родителя требовало немедленной крови обидчика, коим являлся отец любимой девушки. Убить его на дуэли – потерять её, не отомстить – покрыть себя вечным позором и всё равно лишиться любви прекрасной девы Химены. Напряжение присутствующих достигло апогея, когда будущая звезда отечественной сцены попытался пронзить себя стальным клинком и тем самым решить все проблемы. Но шпагу не удалось отцепить от пояса брюк, и экзаменуемый в непритворном отчаянии скрылся за кулисами.