Иоанна Хмелевская - Опасный возраст

И сразу после этого меня доконал Мрожек. Лежала я в палате на пять человек, соседки мои подобрались все как одна девушки образованные, начитанные. Я отдыхала после перенесенных мук и читала книги. Кто-то принес в палату рассказы Мрожека, и вот они-то чуть меня не погубили.

Чего я потом только не делала, чтобы вспомнить, что же такое из сочинений Мрожека тогда прочла! Ясное дело, названия произведения я не запомнила. «Свадьба в Атомицах»? Нет. Не пьесы, так что же я тогда читала? До сих пор не нашла, но сейчас мне придется пересказать содержание, иначе непонятно, в чем же соль.

Это был рассказ о причетнике, который ходил в шапокляке и у которого было двенадцать штук детей. Если кто найдет этот рассказ, прочтите и представьте, что делается с женщиной, только что родившей и которой только что наложили швы. Врагу своему не пожелаю! Читала я, завывая и плача от смеха, и до сих пор не понимаю, как швы не разошлись. Потом подумала — чего это я одна мучаюсь? И вслух прочла своим соседкам по палате. Христом-Богом просили они меня сжалиться и перестать, но я была неумолима. Неудивительно, что в нашу палату сбежался весь встревоженный наличный персонал.

А вскоре и произошли те самые драматические события, на которые я намекала. На шестой день с утра ко мне подошла пани педиатр и сообщила, что в роддоме свирепствует эпидемия инфекционной потницы. Мой сын еще не заразился, но это может произойти каждую минуту.

— Забирайте ребенка и бегите отсюда! — посоветовала пани педиатр.

А вслед за ней пришла осмотреть меня пани гинеколог, смерила мне температуру и твердо заявила:

— О, повышенная. Придется вам еще несколько дней у нас полежать.

Мне многого не требовалось, и, когда часа через два пришел мой врач, я была в таком вздрюченном состоянии, что он сказал:

— Лучше выписаться, чем лежать тут и себя доводить до умопомрачения.

У меня хватило ума оставить старшего сына у матери, чтобы избавить ребенка от стрессов. Заниматься обоими детьми я была не в состоянии. Впрочем, я была не в состоянии вообще ничем заняться. Не давал новорожденный.

Днем он спал, как и положено всякому нормальному новорожденному. После вечернего купания в девять часов снова засыпал, а в десять просыпался и до утра кричал. Я чуть не спятила. Сердце у меня разрывалось, ребенок плакал добросовестно, слезы лились у младенца ручьем, а я не могла понять, в чем дело. Накормленный, напоенный, сухой, постелька удобная. Так чего же он надрывается?!

Следует признать, медицина опять скомпрометировала себя. С кем только я не советовалась! И в поликлинике была, и частного врача приглашала — все без толку. Я до того дошла, что ночами ходила по комнате, качая на руках младенца, ибо тогда он вроде немного успокаивался. Это я-то, убежденная противница качания и сосок! У меня поясница разламывалась, днем я ничем не могла заняться, множество бессонных ночей давали себя знать. Что я пережила, трудно описать.

Теперь-то я знаю, в чем дело, а врачи должны были сразу догадаться. Сильнейшее нервное расстройство, овладевшее мною в считанные минуты в роддоме, передавалось ребенку, которого я кормила. Следовало или лечить мое расстройство, или запретить мне кормить ребенка грудью, а такое почему-то ни одному врачу не пришло в голову.

Три недели мучений привели к тому, что я стала терять молоко. Одновременно с этим к нам приехала Тереса. Увидев, что происходит, она сжалилась надо мной и сказала:

— Так и быть, останусь у вас на ночь, займусь ребенком. Даже если он и будет плакать, по крайней мере тебе не придется вставать. Не беспокойся, я сделаю все, что надо. — И утром с удивлением поинтересовалась: — Послушай, чего ты от ребенка хочешь? Спал себе до четырех утра, я напоила его, он немного покапризничал и опять заснул. Ведь это же новорожденный младенец, нельзя требовать от него слишком многого!

Я и сама удивлялась, что ночь прошла так спокойно. На следующую ночь дитя опять принялось за свои штучки, а дня через три Тереса снова приехала к нам и решила опять остаться у нас на ночь, коль скоро ее присутствие оказывает на ребенка столь благотворное воздействие.

После вечернего купания сын заснул и спал крепким сном до шести утра. Тереса пришла к выводу, что это просто золотой ребенок, не иначе как я спятила и сама нарочно его бужу.

К этому времени я совсем перестала кормить ребенка грудью, и все проблемы исчезли. Дитя не нуждалось в том, чтобы его носили на руках, качали, баюкали, ему было на это начхать, оно спало всю ночь и не доставляло нам никаких неприятностей.

Проблема же с именем решилась следующим образом. Узнав, что родился мальчик, свекор не помнил себя от радости и каждому встречному-поперечному сообщал, что у него родился внук Лотар. Родные и знакомые, посещая меня в роддоме, сообщали мне об этом, и у меня в глазах темнело от ярости. Регистрацией ребенка занялся мой муж, и я ему твердо заявила: у нас родился Роберт, за Лотара я его задушу собственными руками. Вторым именем пусть будет фамильный Станислав. Я хотела, чтобы первым именем было Роберт, а муж записал в метрике имена новорожденного в другом порядке, и получилось Станислав Роберт. И в результате в семье мальчика звали Робертом, а для наружного пользования оставался Станислав. Но я так не люблю это имя, что всю жизнь просто игнорировала его. А теперь этот негодник стал называть себя Стэнли, потому что у него канадское гражданство.

После всех этих переживаний я заполучила серьезное нервное расстройство. И сама я от него очень страдала, и близким доставалось. А проявлялось оно в том, что начиная с трех часов дня — почему именно в это время, кто знает — у меня начинали трястись руки, из глаз слезы лились градом без всякого рационального повода, и свет белый становился не мил. Муж этого не выдержал.

Как я это неоднократно подчеркивала, муж был человеком порядочным, и вот он мне говорит:

— Послушай, это становится невыносимым. Тебе просто необходимо уехать куда-нибудь, чтобы отдохнуть от дома и ребенка. Я возьму отпуск и займусь детьми, а ты поезжай в какой-нибудь дом отдыха или еще куда.

Мысль разумная, со мной действительно надо было что-то делать. Путевку достала Люцина. Она работала в ЦК Профсоюзов, не на Бог весть какой должности, но весьма приближенной к верхам. Путевку она раздобыла горящую, в Мельно. В день получения путевки уже начинался заезд.

В поезде я немного опомнилась. Куда я еду, зачем? В дом отдыха, где будет полно людей?! Стадность я не выносила с детства, завтраки, обеды, ужины в определенные часы, на завтрак — молочный супчик, от которого с души воротит, а на обед надо спешить к двум, то есть в самое хорошее для загорания время. В конце концов, мы не в тропиках живем, на пляже в час-два самое желанное солнце, а тут изволь мчаться на идиотский обед. Но самое ужасное — жить в одной комнате с чужим человеком. Езус-Мария!