Александр Гезалов - Соленое детство

У меня не было плана, с чего и как начать. Но что-то внутри, ближе к сердцу, двигало, и дело шло. Я разговаривал с сытыми и довольными людьми. Получив речевое образование в Культпросвете, я выступал перед каждым встречным с пламенной речью, рассказывал о том, как трудно детям-сиротам, приставал с обращениями, призывами, революционировал, проникая в сознание масс. Но внимали не многие. Частенько я останавливал человека на улице, чтобы задать ему вопрос. Помню эти большие глаза: что за псих в финских старых монботах берет интервью? Вещички-то были на мне из секонд хенда, я выглядел как больной, и мне все сходило с рук. Чаще всего люди давали односложный ответ или показывали как куда-то пройти, хотя я спрашивал совсем о другом. Так я приставал к людям около года, говорил с вахтерами, воспитателями общежития, подвыпившими знакомыми. Пару раз хотелось все бросить, ибо участия и понимания в глазах я так и не прочел.

И вот, находившись в народ, я явился к директору одного интерната. Собрали сотрудников, перед которыми я опять выступил с пламенной речью. Все переглядывались с улыбкой, кто-то зевал, им было скучно, это всегда скучно — чужие дети. Плохо одетый парень уговаривал хорошо одетых теть и дядь начать новое дело без денег, помощи. «Шура, я куплю вам парабеллум», — примерно так я выступил на публике. В России теперь трудно что-либо начинать без денег, одним желанием, но еще труднее понять, как оно получается у других. Именно в этот момент я вспомнил «Мертвые души» и прикинул, что люди могут числиться в организации чисто формально.

Так родилась общественная организация «Равновесие». Вписав всех присутствовавших в протокол, я решил больше людей не тревожить, а начать дело своей жизни с тем, что есть. И вот уже пять лет, как дело живет, хотя кадров так и не хватает. Сейчас-то я понимаю, что не всегда количество — это качество. Но — до чего же прав был Чичиков: чем больше у тебя душ, тем ты выше и виднее.

Вопрос «А вы и от кого?» в России традиционен. Если ответишь: «Да не от кого, от себя», тут и начнутся проблемы. От кого-то проще и надежнее, но я ходил по меценатам и чиновникам от самого себя, значит, надо было преодолевать и себя, и их. Это потом я понял, что нужен сиротский бренд (или бред), тогда примут, всплакнут и дадут. Но русские — народ особый, он любит, чтобы сначала была охота, потом у стола цыгане, потом щедрая рука швыряла банкноты и ассигнации в толпу. У меня не было ни цыган, ни охоты, ни гончих псов. У меня было только страшно интересное прошлое, аки копье, с которым можно и в камеру голову сунуть. Выживешь.

Если у тебя нет ни родственных связей, ни образования, а есть только желание и совесть — этого мало. Оказывается нужно притвориться и лгать, тогда все будет как надо — ложью отстаивать правду. Недоверие людей можно понять: они уже никому не верят. Как- то раз мне пришлось вести переговоры с некоторой структурой о трудоустройстве сирот. Как раз шла выборная компания, я не баллотировался. Милая симпатичная дама измерила меня взглядом и повела странный какой-то разговор, ее неверие в мои благие намерения сквозило в каждом ее слове. Скоро я посетил ее вновь посетил ее по тому же вопросу: детей-сирот надо трудоустраивать. Она извинилась, теперь мы сотрудничаем и за год многих сирот устроили на работу. Бывает и так, что вроде договоришься с меценатам о помощи проекту, вроде уже получишь добро, и вдруг вопрос в спину: а вам-то зачем все это? Приходится возвращаться и начинать все заново, вытягивать крепко засевший якорь недоверия. А время уходит.

Будучи большим любителем поиграть в футбол, я как-то раз зашел в спортзал и напросился в команду. Прежде мне уже доводилось играть в профессиональных командах, естественно, это заметили. Как потом оказалось, в команде нашей был весь цвет криминала Петрозаводска. Крепкие и подготовленные парни готовили себя на «дела». Руководил ими известный в криминальных кругах Александр Пантелеев. Человек сильный, но справедливый. Я не входил ни в одну группировку, я просто играл в футбол, хотя в перерывах меня частенько приглашали влиться в их куражистую жизнь, где все подвластно. Однако я каждый раз уходил от ответа и бил пенальти.

Потом начался передел. До сего дня дожили единицы, — те, кому удалось соскочить со скользкой дорожки. Прочих или расстреляли в подъезде, или сожгли, в общем народу полегло не слабо. Незадолго до смерти Пантелеев сказал мне: «Марадона, — так он меня называл, — я не знаю, что из тебя получится, но видно, ты много чего добьешься. Главное — будь собой». Через месяц его расстреляли у подъезда на глазах у матери. Я часто вспоминаю его: он был честнее тех, кто живет праведней, но лживей…. А что важнее?

Быть собой… Молодежь начинает искать себя, а находит нары или могилу. Печально. Потом покойничку, его безжизненной памяти, ставят памятник на могилке, а ведь ему этого уже не надо. Тем более, если те, кто остался на земле, не желают ему рая. Как объяснить, что жизнь можно потратить не на уличные бои, а на что-то полезное? Кумиры с телеэкранов навязывают свои жизненные ориентиры, по радио мат, в газетах голые девочки, как тут молодому человеку разглядеть самого себя? Но ведь рядом с ним были взрослые люди, мамы и папы, его проводники в будущее! И что? Чему они его научили? Только после того, как случится трагедия, родители вспоминают, что чего-то они не додали своему чаду, — а уж поздно. Почему они не интересовались, где всю ночь болтался их ребенок? Неужели невдомек, что он синий — от наркотиков и алкоголя? И как эти малолетние алкоголики будут относиться к своим детям и к своим родителям?

Интуитивно я изучал места, где живут те, ради кого я затеял все это. Посещал детские дома, интернаты, СИЗО и приюты. Перво-наперво следовало изучить директора учреждения. Воспитанники детских домов очень наблюдательны: кто приходит к ним, что у него в руках, в голове и душе? Директора — народ пугливый, боится несанкционированных контактов. Они мне мило улыбались, говорили, что все у них замечательно, тем не менее такая организация нужна. И выражение лица у них было кислое, хотя и снисходительное. Сейчас я со многими из них дружу. Они рассказывали мне, как кто-то уже пытался создать подобную общественную организацию, но не смог: трудно. Я улыбался и незаметно прятал чайные ложки в карман. Потом я ходил к чиновникам, сидел в коридорах власти, смотрел, запоминал, кто в какой кабинет заходит — это ж целый спектакль, — кто с кем дружит, кто как говорит, и кто как одет. Принимали по-разному. Но — образование, полученное в культпросвет училище, позволяло как-то себя подать. Я опять жарко рассказывал о трудностях детей-сирот, меня охлаждали чаем, обещаниями, однако на второй встрече переспрашивали: «Вы к кому?». Коллекция чайных ложечек пополнялась, но машина уже закрутилась, ночью я спал в ларьке, днем ходил по учреждениям, редакциям и выступал.