Леонард Терновский - «Зачем» или «почему»

Опубл.: 2006. Источник: Печатается по тексту издания Леонард Терновский. Воспоминания и статьи. "Возвращение", Москва, 2006; с.279–287.

В брежневско-андроповские времена правозащитников иногда спрашивали (порой даже с долей сочувствия): а зачем вы все это делаете? Читаете и даете читать другим какой-то «самиздат». Устраиваете бесполезные демонстрации, означающие для каждого ее участника годы и годы неволи. Составляете и подписываете петиции и открытые письма, пишете всякие заявления и статьи, за которые потом вас же и судят. Оправданы ли все эти жертвы: аресты, суды, лагерные срока, заключения в психбольницу, вынужденная эмиграция? Годы и годы мучений и изгойства, а иногда и гибель, — и за что? За втуне заявленный протест, за бесплодно прозвучавшее слово?

Сегодня о диссидентах чаще говорят с насмешкой и осуждением: а какую пользу принесли эти горе-политики? Зачем надо было разваливать великую страну? Стало ли хоть кому-то лучше жить в результате их деятельности? А порой в суждениях о правозащитниках слышится нескрываемая издевка: что ж, за что боролись — на то и напоролись.

Может быть, обличители правы? Чего диссиденты хотели достигнуть и чего достигли своей деятельностью? Ответить на подобные вопросы сложно. Тем более что само понятие «диссиденты» неоднородно и расплывчато. Порой по диссидентски (то есть открыто выражая свое несогласие с действиями властей) поступали и «отказники», и «националы», и «религиозники». Цели этих категорий протестантов были определенны и понятны. Так, депортированные в 1944-м году крымские татары требовали возврата в Крым. Множество евреев стремилось то ли уехать в Израиль, то ли просто вырваться из опостылевшего Советского Союза. Жители прибалтийских республик справедливо считали сталинскую оккупацию своих стран в 1940 году актом вопиющего произвола и беззакония. Но и их движение в брежневское время было мирным, — вооруженное сопротивление «лесных братьев» было подавлено еще к середине 50-х годов. Украинская интеллигенция в 60–70 годы желала главным образом беспрепятственного развития национальной культуры и в большинстве не стремилась отделиться от России. Но жестокими, инспирированными из Москвы, репрессиями КГБ заставил украинцев понять: только государственная самостоятельность избавит их от произвола «старшего брата». Никаких политических целей не ставили и «религиозники». Это власти беззаконными преследованиями, арестами, лагерными сроками, а то и помещением в «психушки» вынудили представителей гонимых конфессий подавать «на выезд», уезжать из СССР. Цели этих категорий диссидентов ныне в основном осуществились: крымским татарам не препятствуют возвращаться в Крым; евреев (как и других, пожелавших эмигрировать из страны) больше не удерживают насильно; бывшие союзные республики стали независимыми государствами; остались в прошлом преследования за религию.

Но существовали еще правозащитники в чистом виде, призывавшие власти соблюдать действующие законы и никого не преследовать за слово и убеждения. Их устремления осуществились лишь отчасти. Да, в октябре 1991 года в России принят закон о реабилитации жертв политических репрессий. Отменена цензура. Сегодня у нас никого не сажают за анекдоты. Но законы по-прежнему исполняются в России плохо и что всего хуже — избирательно. Под прикрытием финансовых споров закрыты все оппозиционные каналы TV. Под разными искусственными предлогами исчезают оппозиционные газеты. Вновь начались суды над неугодными властям людьми: ученые-экологи вдруг оказываются «шпионами», руководители самых успешных и «прозрачных» нефтяных компаний — злостными неплательщиками налогов, уголовниками и жуликами. Лично я убежден, что за всем этим стоит желание запугать и приструнить «распустившийся» народ, что все это делается «с подачи» первых лиц государства и самого Президента страны.

Но вернемся к теме моей статьи. Ведь я задавался вопросом о мотивах деятельности диссидентов. Оговорюсь, — я буду сейчас писать не обо всем их спектре, а главным образом о правозащитниках. Именно их я лучше всего знаю, ибо сам принадлежал к их числу. Впрочем, каждый человек — это целый мир. И, возможно, кто-то из правозащитников не согласится со мной и назовет другие причины своих действий и поступков.

Защищать неправедно гонимых — естественное веление души, и диссиденты в большинстве не являлись «политиками». Они не стремились создавать партии, не составляли программ, не предлагали экономических и политических рецептов, не конспирировали. Объясняя мотивы своих выступлений и образ действий, ИГ («Инициативная группа по защите прав человека в СССР», первая в советской истории правозащитная ассоциация) в мае 1970 г. писала: «…ИГ не занимается политикой. Мы не предлагаем никаких позитивных решений в области государственного управления, мы говорим только: не нарушайте собственных законов». В мае 1976 г. была образована Московская группа «Хельсинки» (МГХ), ставшая по существу преемницей ИГ. Она также выступала в защиту общепризнанных, записанных в Конституции СССР и в международных соглашениях прав, как отдельных личностей, так и целых групп людей. Но не планировала переворотов, не призывала к изменению строя, не стремилась захватить власть.

— Как же так? — ехидно возразит мне кто-то. — Неувязочка получается. Вы говорите, что диссиденты — не политики. Между тем в правозащитных документах постоянно говорилось о политических преследованиях в Советском Союзе, да и сами диссиденты выступали в защиту политзаключенных и политссыльных, в том числе своих товарищей и единомышленников.

Но никакой «неувязки» или противоречия я тут не нахожу. Правозащитники не ставили перед собой политических задач, и в этом смысле они действительно (так же как, например, «религиозники») не являлись «политиками». Именно власти и КГБ, преследуя по собственным политическим соображениям любую оппозицию, превращало их в узников совести (то есть — в политзаключенных).

Полагаю, что никакими соображениями целесообразности объяснить диссидентский образ действий и поведение невозможно. Если у кого-то на заре петиционных кампаний тлела надежда, что власти прислушаются — к таким разумным и убедительным! — доводам и не посадят Синявского и Даниэля в лагерь за их повести и рассказы, а Гинзбурга и Галанскова — за «Белую книгу» о суде над этими писателями, то эти иллюзии были тотчас развеяны самими властями. Стало ясно, что протесты даже многих сотен людей — ничто перед решимостью карательных органов отвечать на открытые письма лишь новыми репрессиями.