Анатолий Левандовский - Первый среди Равных

Переговоры закончились успешно. Господин директор не был чужд веяний времени. Он чувствовал настроение общества, он, как и большинство бельгийцев, чувствовал приближение революции и поэтому знал: книга подобного рода будет иметь успех.

Лоран заключил договор с издательством.

«Для выполнения задачи, которую я себе поставил, недостаточно было рассказать о том, что сделали или намеревались сделать Бабёф и его друзья, дабы привести свои планы в исполнение. Необходимо было также объяснить, какую конечную цель они себе ставили, и сказать о том, как они доказывали её справедливость и необходимость. Мне предстояло, следовательно, дать изложение событий и наряду с этим изложение того, как развивались их доктрины и проекты…

Мне небезызвестно, что политические и экономические принципы, которые я должен изложить, встретят немалое осуждение. Но это не мотив для того, чтобы воздержаться от их опубликования: иные мнимые заблуждения стали непреложными истинами. Разве не существуют люди, которых не ослепляют мишура цивилизованного общества и системы, проповедуемые теми, кто присваивает себе право руководить общественным мнением? Быть может, они оценят значение этих принципов и с некоторым сожалением вспомнят о мужественных гражданах, которые, будучи убеждены в справедливости этих принципов и гордясь тем, что отдают свою жизнь ради их утверждения, скрепили их своей кровью.

Крепко связанный с ними соответствием наших взглядов, я разделял их убеждения и их усилия, и если мы заблуждались, то, по крайней мере, до конца: они настаивали на этом заблуждении до самой могилы. А я после долгих размышлений, которым с тех пор предавался, остаюсь убеждённым в том, что Равенство, которое было им столь дорого, есть единственный институт, способный удовлетворить все истинные потребности, должным образом направить благотворные страсти, обуздать опасные и сделать общество счастливым, живущим в мире, долговечным».

Написав эти слова, он задумался над общей обстановкой, сложившейся во Франции после выхода Бабёфа на волю.

Директория, обосновавшаяся в Люксембургском дворце, ещё недавно служившем тюрьмой, приступила к своим трудам 5 брюмера IV года Республики (27 октября 1795 года).

Поначалу от неё чего-то ждали. Её апологеты даже заговорили о «новой эре».

Бабёф, будучи более зорким, припечатал новое правительство одной фразой:

«Те же люди, тот же дух».

Сказано было точно.

Недаром, согласно новой конституции, две трети членов законодательного корпуса — обеих палат — должны были избираться из числа депутатов прежнего Конвента; оставшуюся треть заполнили ярко выраженные правые.

«Те же люди…»

Они оказались и в составе самой Директории. Пятью директорами стали: Баррас, Ларевельер, Летурнель, Ребель и Карно.

Двое из них были особенно хорошо известны парижанам.

Лазара Карно всё ещё помнили как «организатора побед»: в робеспьеровском Комитете общественного спасения он возглавлял военную секцию, и его знаниям, опыту, а также чутью военного Республика была во многом обязана успехам на фронтах в 1793–1794 годах. Однако, по убеждениям своим примыкая к правым, Карно оказался одним из ярых врагов Робеспьера и деятельным участником переворота 9 термидора. С тех пор, став ещё более консервативным, Карно воплощал «порядок», угодный крупным собственникам, и своим авторитетом прикрывал всю систему Директории.

Поль Жан Баррас был деятелем несколько иного склада. Он имел твёрдо устоявшуюся репутацию любителя наслаждений и продажного политика. Аристократ и офицер привилегированных частей до революции, умеренный в эпоху Учредительного собрания, свирепый проводник террора при якобинской диктатуре, он сыграл ведущую роль в свержении Робеспьера, после чего с Тальеном и Фрероном возглавил правых термидорианцев. Его неразборчивость в средствах и склонность к казнокрадству, разумеется, не могли отпугнуть новых хозяев Франции, страдавших теми же пороками. Но поскольку Баррас возглавил силы, подавившие вандемьерский мятеж роялистов, на него с иллюзорными надеждами поглядывали и левые.

Трое остальных директоров — в прошлом члены Конвента и деятели департаментской администрации — были фигурами менее значительными, но столь же характерными для умеренного большинства как прежнего, так и нынешнего правительства.

Не только чудес, но и каких бы то ни было перемен ожидать не приходилось,

Однако Директория не скупилась на декларации и обещания.

Как и после 9 термидора, французов убеждали: кончилось время социальных битв и правительственных репрессий; да примирятся «террористы» и их гонители; да установится классовый мир!

Снова заговорили о «свободе печати». Правительство обещало заняться продовольственными проблемами и стабилизировать экономику. Оно начало с того, что решило покончить с обесценением бумажных денег.

К этому времени на рынках установился полный валютный хаос. Десигнаты неудержимо падали в цене, В день открытия Директории золотой луидор стоимостью в двадцать четыре франка котировался в 2500 франков ассигнациями; через четыре дня его стоимость достигла уже 3400 бумажных франков. Менее чем за четыре месяца количество бумажных денег удвоилось и стоимость их стала ниже стоимости бумаги, на которой они печатались; теперь даже нищие отказывались брать милостыню ассигнатами.

Правительство провело принудительный заём и заменило ассигнаты «территориальными мандатами».

Оба начинания с треском провалились.

Разгневанные богачи сорвали заём, не выплатив и десятой части того, что им было предложено, а «территориальные мандаты» стали обесцениваться ещё быстрее, чем ассигнаты, дав лишь крупно заработать финансовым воротилам, играющим на разнице курсов.

В результате положение ещё более осложнилось.

В то время как скупщики и спекулянты процветали, а крупные состояния росли точно на дрожжах, в то время как вчерашние подрядчики становились владельцами феодальных замков и обширных угодий, уделом бедняков оставалась голодная смерть: по сравнению с 1790 годом большинство продуктов повысилось в цене в двадцать пять — тридцать раз, а хлеб — в сто двенадцать раз.

Немудрено, что теперь всё чаще вспоминали о времени якобинской диктатуры.

— При Робеспьере было куда лучше, — говорили санкюлоты, — по крайней мере, не приходилось умирать с голоду…

— Мы были счастливы в дни владычества Робеспьера, мы не испытывали тогда нужды…

— При Робеспьере был хлеб… И как резюме:

— Нам нужен новый Робеспьер, чтобы заставить их управлять страной в интересах народа; иначе с республикой покончено…