Андрей Савельев - Мятеж номенклатуры. Москва 1991-1993. Книга 1

Что получили в конце концов путчисты? Те, кто понял, что почва уходит из-под ног, что со страной кончено, кто не желал издевательств всякого хамья, торопящегося доказывать свой «демократизм» — те ушли из жизни. Могила маршала Ахромеева на время стала местом паломничества коммунистической оппозиции. Армия Грачева забыла и маршала Ахромеева, и многих-многих других. Забыли и Пуго. Слегка воспрянули от личной катастрофы только А. Лукьянов, да В. Стародубцев. Оба почти сразу из тюремной камеры пересели в кресла депутатов Госдумы.

Смерть или изоляция высших чиновников, не решившихся включиться в новый номенклатурный клан, была необходима для того, чтобы покрыть мраком происхождение капиталов, намытых из партийного золота. Послепутчевые разговоры — хорошая информация к размышлению о том, кто и как делил наследство КПСС.

Горбачевский "серый кардинал" А. Яковлев утром 21-го августа гулял по Моссовету в очень веселом состоянии. Вероятно, с Г. Поповым они уже обсудили к тому моменту вопрос о создании новой номенклатурной партии — Движения демократических реформ (ДДР). А в появившемся в эфире телеинтервью тот же А. Яковлев раздавал характеристики своим бывшим коллегам по старой номенклатурной партии, опрокинутой в августе. Он говорил о том, что Лукьянов — ястреб (такая оценка, вероятно, позволила засадить Лукьянова в тюрьму), зато Пуго — слабохарактерный, осторожный, совестливый человек. Прожженного политика удивил Язов (как и Яковлев, он был лейтенантом в годы Отечественной войны): "казалось, он останется солдатом". Яковлев добивал не вписавшихся в его команду (говорили, что он будет баллотироваться на скорых выборах в Президенты СССР) — кого в тюрьме, а кого и после смерти.

А ведь Яковлев и те, кого он оценивал, были начальниками одной армии — генералами от номенклатуры КПСС, осуществлявшими совместный контроль за своим главнокомандующим и его генеральным штабом. Всего за год до разгрома ГКЧП Яковлев в другой телепередаче (по поводу демонстрации 1 мая 1990 года) расценивал трехцветный российский флаг, как дурной символ "монархистов с анархистами", а демонстрацию оппозиции — как вылазку ультраправых (он назвал их "ряжеными").

Времена меняются, номенклатура подстраивается под них, а люди забывают ее прошлые мерзости… Теперь клан А. Яковлева победил, и нужны были какие-то новые слова. (К личности А. Яковлева и вопросу о цене его слов мы вернемся в главе "Особый тип нравственности".)

В послепутчевой дележке собственности и власти не только полузабытое прошлое нужно было покрыть мраком, но и недавние события сохранить в их мифологическом виде. Решая эту задачу, Г. Попов выступил против каких-либо комиссий по расследованию, созданных представительными органами (телеинтервью 27.08.91). Достаточно, мол, комиссий при исполнительных органах. Т. е. истинный сценарий переворота надо было упрятать подальше, чтобы наивные депутаты не раскопали чего-нибудь гадкого. Его стараниями материалы комиссий ВС СССР и Моссовета так никогда и не были опубликованы.

Вместо этого мэр московский призывал к проведению политической чистки для того, чтобы "силы путча" потерпели окончательное поражение ("МК", 24.09.91). Потом еще почти год Г. Попов пугал публику угрозой нового переворота, и лишь к годовщине разгрома ГКЧП успокоился. Его просветленное сознание посетила догадка, что демократы так и не смогли взять власть, что они только и сумели, что расчистить место для реформаторов от номенклатуры. Только не жалел Г. Попов ни о чем: "Я всегда буду гордиться тем, что в дни путча всеми силами помогал свергнуть отживший, угрожающий будущему России строй. Но я никогда не прощу себе того, что мог сделать больше, но не сделал — как демократ, как идеолог и теоретик, как российский интеллигент, просто как гражданин." ("Известия", 24.08.92).

Это было действительно свержение, контрпереворот, а не "демократическая революция". Это был пролог октябрьского переворота 1993 г. Безобразную лживость организаторов того и другого переворота может показать попытка приложить приведенные в начале главы цитаты из документов к октябрьским событиям 1993 г. Почти все слова обращения ГКЧП могут быть приписаны Ельцину и его сторонникам. Откуда ушли, туда и пришли. Одну маску сменили другой. Доверчивые купились на это, а те, кто сохранил память и здравомыслие, многому научились.

* * *

С течением времени членов ГКЧП тихонько выпустили из тюрьмы, и они стали похаживать на митинги «красных». Гэкачеписты превратились в персоны, причастные к болевому моменту отечественной истории, отсидевшиеся в тюрьме, пока общество исчерпывало интерес к героям событий августа. Теперь перед публикой объявились антигерои и интерес на время разгорелся с новой силой.

Гэкачеписты стали выступать в прессе, публиковать воспоминания. Журналистский бомонд даже пригласил их на телепередачу «Пресс-клуб», где долго балансировал в своих оценках и вопросах на грани приличия, а потом сорвался к брани: "Вы — дерьмо!". Настроенный на жесткую перепалку В. Павлов ответил в тон: "В порядочных домах за такие слова морду бьют". После этой отповеди члены ГКЧП с чувством нравственной победы покинули собрание. Журналистам крыть было нечем, и они стали трепать друг друга, чтобы в следующий раз снова найти общего врага.

Организаторы путча в 1994 г. приняли амнистию, формально признав правомерность своего нахождения на скамье подсудимых. Упорствовал только генерал Варенников, известный своими жесткими требованиями к ГКЧП по поводу ареста российского руководства. В конце концов он был оправдан судом (август 1994 г.). Попутно совещание лидеров ГКЧП накануне переворота было определено судом не как заговор, а как обсуждение ситуации, грозящей целостности СССР. Оправдание Варенникова, скорее всего, прошло так легко только потому, что было направлено против Горбачева. Осторожно обретающему новую роль в российской политике экс-президенту «клеили» обвинение в преступной пассивности — якобы он не предпринял все возможное для того, чтобы сбежать из Фороса. Пожалуй, только такого рода интригой можно объяснить вдруг прорезавшуюся принципиальность прокуратуры и суда.

Попутно всплыл такой ценный документ (приводим фрагмент): "Уважаемый Михаил Сергеевич! Надо ли нас держать в тюрьме? Одним под семьдесят, у других плохо со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то, мне очень стыдно! Вчера прослушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает. К сожалению, заслужили. По-прежнему с глубоким человеческим уважением. В. Крючков. 22.8.91." ("НЕГ", 14.07.94). Вот таковы были покаянные мысли бывшего шефа КГБ…