Дэвид Рэндалл - Универсальный журналист

Любой газете не помешало бы начинать каждый номер с оговорки примерно такого содержания:

«Эту газету, вместе с сотнями тысяч содержащихся в ней слов, сочинили примерно за 15 часов несколько обычных людей, несовершенных, как само человечество. Мы покидали битком набитые офисы, чтобы выяснить, что произошло в мире, у людей, которые порой неохотно разговаривают с нами, а иногда и просто вставляют нам палки в колеса».

В журналистской деятельности существуют свои ограничения. Два из них нехватка времени и, зачастую, недоступность информации — изначально присущи этой профессии. Это касается и ошибок, которые журналисты допускают, работая под давлением. Мало какие из газет признают существование этих ограничений разве что при необходимости, — если, к примеру, избежать судебного преследования можно, сознавшись в допущенных ошибках. Куда чаще редактора настаивают на ложном всемогуществе, опираясь на безликие «источники, заслуживающие доверия». Добавьте сюда скудость ссылок на источник — и перед вами нечто, из кожи вон лезущее, пытаясь звучать как глас Божий.

В хорошей журналистике есть также ограничения, которые накладывают сами журналисты и те, кто контролирует газеты или владеет ими. Одно из самых распространенных лицемерных утверждений гласит, что освещение событий в газете определяется стилем этой газеты и чем-то под названием «ценность информации» (иными словами, теми критериями, которыми журналисты привыкли оперировать, решая, что интересно их читателям).

Если бы все и впрямь было так просто! Но нет: качество и характер газетной журналистики определяются целым набором ценностей — журналиста, владельца газеты или тех, кто ее контролирует, ценностями господствующей журналистской культуры, а также теми, которые все приписывают читателям. И все эти ценности вечно противоречат друг другу.

Собственные ценности журналистов — по крайний мере, в начале карьеры в целом совпадают с описанными в предыдущей главе. Однако далеко не всегда они находят отражение в их работе. От владельцев и от общепринятого журналисты усваивают иные, не столь высокие ценности. В дело вступают и другие рычаги давления — деньги, которые можно заработать- (или работа, которую можно обезопасить или сохранить), пойдя на компромисс с первоначальными установками, угрозы со стороны сильных мира сего, и так далее, а кроме того — груз личных предубеждений, освободиться от которых до конца не может ни один журналист. Но если попросить журналистов сформулировать их ценности, почти каждый из них назовет те, с которыми начинал работать.

Ценности людей, в чьих руках контроль за деятельностью газет — совсем иного рода. Они могут превозносить идеи просвещения и добродетели, клясться правдой, но в целом они работают в газетном бизнесе ради денег, пропаганды, или того и другого вместе. Будь это государство, местное правительство, политическая партия, транснациональная корпорация, акционерное общество, предприятие, банк, нефтяная компания, просто богач или спонсор — всем им нужно только это. Нет нужды повторять здесь в подробностях, каким образом люди, держащие в руках завязочки газетного кошелька, дергают эти завязочки в пропагандистских целях — все это слишком хорошо известно. Поддержка их взглядов, замалчивание противоположных мнений, искажение данных об аудитории, «подгонка» их под нужную точку зрения либо коммерческие интересы, личная месть — вот основные темы истории прессы.

Достаточно привести один пример. Он связан с именем Уильяма Рэндольфа Херста, американского газетное магната. Всю жизнь он вел себя так, будто и близко не был знаком с честностью. Когда на основе его биографии был снят фильм «Гражданин Кейн», этот человек предложил студии деньги за то, чтобы уничтожили все копии фильма до проката. Когда же это не удалось, он приказал Луэлле Парсонс, ведущей у него светскую колонку, обзвонить руководителей студии и прокатчиков, угрожая разгласить кое-какие факты из их жизни. Она заявила им: «Мистер Херст говорит, что если вы, мальчики, интересуетесь личной жизнью, то он вам устроит личную жизнь».

Однако ничто не характеризует отношение Херста, как и многих других собственников, к журналистике, лучше, чем несколько телеграмм 1898 года. Херст, по личным политическим соображениям и ради увеличения тиражей, был заинтересован в войне между Испанией и Америкой за Кубу. Его главная газета, «New York Journal», публиковала лживые, ура-патриотические статьи под крикливыми заголовками «Пленных скормили акулам», «Война с Испанией за убитых американцев» и «Величайшее оскорбление США за всю их историю» (о письме испанского посла, содержащем критику в адрес Президента). По указанию Херста его подчиненные пускались на все, чтобы найти свидетельства «жестокостей» испанцев. Те, кто почестнее, не нашли ничего (и это плохо отразилось на их карьере), другие дали волю воображению. Среди этих последних был некий художник по имени Фредерик Ремингтон. Обнаружив, что все спокойно, а кровопролитием и не пахнет, он телеграфировал Херсту:

«Все спокойно. Ничего страшного не происходит. Войны не будет. Хотел бы вернуться».

Херст послал ответ:

«Пожалуйста, останьтесь. Обеспечьте иллюстрации. Войну обеспечу я».

Насколько одна газета способна спровоцировать войну, настолько Херст сдержал свое слово. Когда через несколько недель на рейде Гаваны взорвался американский линкор «Мейн» и взрыв унес 260 жизней, Херст опубликовал передовицы, где утверждалось, что это диверсия испанцев. Пока две следственных группы пытались установить истинную причину взрыва, газета Херста обвинила в нем испанцев, не потрудившись привести ни малейшего доказательства. Эти статьи, наряду с материалами, призывавшими к войне, по-прежнему остаются нагляднейшим пособием по искажению правды. Вот заголовки статей в «Journal» за несколько недель, последовавших за инцидентом с «Мэйном»:

17 февраля: «Уничтожение военного корабля — дело рук врага». Под заголовком — рисунок, занявший семь столбцов, — изображение судна и мин под его днищем, соединенных проводами с испанской крепостью на берегу — чистой воды выдумка.

18 февраля: «Вся страна дрожит в военной лихорадке». Этот заголовок появился в тот день, когда испанские и кубинские власти устроили жертвам взрыва торжественные государственные похороны, передав кладбище в вечное владение Соединенным Штатам. Об этом в «Journal», чей тираж впервые превысил миллион, не было сказано ни слова.