Виталий Овчаров - Дагестанское Досье

Боевики пробыли у нас 16 дней. Первые сутки-двое их не трогали, словно давали отдохнуть и закрепиться. А потом началось.

Ваххабиты вошли в селения правильными колоннами по три, с местными жителями общались подчеркнуто учтиво, сказали, что пришли наводить исламский порядок и предложили всем желающим покинуть селения. Впрочем, предупредили жителей, решившихся уйти о том, чтобы те не закрывали дверей и окон — все равно выбьют. Поначалу боевики были сама корректность, дипломатичность и такт. Подумать страшно — до начала боевых действий они ежеутренне выгоняли на пастбище скотину тех жителей, которые покинули селения, а затем, встечали ее, доили и снова отводили в хлевы. Все было почти полюбовно, не считая нескольких столкновений с милиционерами и местными жителями.

Райотдел милиции Ботлихского района отреагировал первым. Передав в Махачкалу просьбу о помощи, 25 милиционеров (аварской, даргинской, лезгинской, топосоранской и русской национальности) на шести уазиках («козлах»), вооруженные пистолетами и автоматами выдвинулись к двум оккупированным селам. Встретили их старики: «Уезжайте, нам не нужно крови!» Но кавказский темперамент взял верх. Началась перестрелка, в результате которой погибли четверо милиционеров и, по непроверенным данным, трое боевиков. Чуть позже подошли милицейские силы и подразделения МВД из Махачкалы.

Басаев не пошел дальше Рахаты. Появление десантников в Ботлихе стало для него полной неожиданностью. Он-то расчитывал занять райцентр без сопротивления, и не задерживаясь двигаться на Буйнакск, присоединяя по пути сторонников. Не вышло. Басаев растерялся и занервничал. Он не знал, как поступить.

В это самое время к нему прибыла делегация местных чиновников. Заместитель главы администрации Ботлихского района связался с Магомедали Магомедовым и вдвоем они порешили начать с Басаевым переговоры. Об этом сказали Булгакову, но он, отлично помнивший еще по Первой войне, к чему могут привести подобные переговоры, встал на дыбы: «Какие, б…, переговоры! Если бы они на х…, переговорами не тянули бы Карамахи и Чабанмахи, дело до этого не дошло бы! Х… вам переговоры!» [13] По воспоминаниям генерала Сидякина, делегация ансалтинцев была послана к Басаеву с его санкции.

В конце концов Булгаков сдался, напутствовав переговорщиков, чтобы заодно разведали, сколько у Басаева людей и какое оружие. «А Басаеву передайте это я, генерал Булгаков нахожусь в Ботлихе! Я брал Грозный в 95-м, я громил их в Чечне и здесь намерен раздавить!»

Переговоры с Басаевым вел Алимагомаев:

— Кроме как черной благодарностью мы, ботлихцы, не можем оценить ваш вероломный акт. Вы во многом были спокойны в прошлую чеченскую войну благодаря ботлихцам. Вы могли, не думая о своих стариках, женах и сестрах, воевать благодаря дагестанцам. Лично у меня находилось 35 человек беженцев в ту войну. Наш район приютил более 12 тысяч чеченских беженцев. На фоне этого нам не понять то, что вы делаете.

— За то добро и гостеприимство Аллах вас в загробной жизни не забудет! Мы — воины Аллаха, и пришли сюда не воевать с вами. Мы пришли со словом божьим избавить вас от гнета неверных, будь это русские, будь это наши же, ушедшие от нравственности и морали правители. Мы все мусульмане и находимся на земле Аллаха. А воевать мы будем с теми, кто намерен с нами воевать. Если русские не нападут — то и мы нападать не станем. А уйдем только тогда, когда они уберут эти два батальона.

Итак, Басаев был уверен, что у кафиров в Ботлихе стоят два батальона. Чрезмерная прозрачность наших штабов сыграла с ним злую шутку: на самом деле в Ботлихе в это время находилась только первая рота батальона десантников (133 человека), 4 пушки Д-30 и два самоходных миномета «Нона». Точка.

Во всех этих российско-чеченских играх оставалась одна неразыгранная карта-джокер: простые люди Дагестана. Как они себя поведут? Встретят ли ваххабитов с распростертыми объятьями, отвернут испуганно лица, или захлопнут перед незванными гостями двери? Никто не мог сказать наверняка. Русские опасались «дагов»: непонятный многоликий Дагестан казался продолжением Чечни, Махачкала — новым Грозным. Русских в Дагестане не любили: как захватчиков, как иноверцев, как наследников коммунизма, как тех, кому лучше живется. И в то же время Дагестан тысячью нитей был связан с Россией — не только политическими интересами, но и торговыми. Дагестанцы, в отличие от чеченцев, были терпимее: полиэтничность и долгое соседство заставляли искать компромисс, ценить мир. Дагестан боялся большой войны. Войны боялись и Магомедов, и Хачилаев, и Багаудин. Знали: если начнется — мало никому не покажется.

В то же время дагестанцы сочувствовали чеченцам, сражающимся с «русским агрессором». Дагестанские добровольцы воевали в Чечне с русскими в 1995–96 годах. Дагестан принял 150 тысяч чеченских беженцев. Многие семьи впускали их в свои дома — в том же Ботлихском районе приют нашли 12 000 чеченцев.

Не пользовались уважением дагестанцев и власти Махачкалы, погрязшие в коррупции и кумовстве. Это, кстати, был один из главных козырей ваххабитов, выставлявших себя борцами с преступным режимом Магомедали Магомедова. Действительно, социальное расслоение, общее для всей России, в Дагестане приняло невиданный размах. Достаточно сказать, что 80 % национальных богатств Дагестана принадлежит 200 семьям, тесно связанными между собой. Безработица в отдельных районах достигала 70 % от трудоспособного населения.

Но и ваххабитов в Дагестане не жаловали. Ваххабизм был чужд самой культуре Дагестана, и идеи джихада тоже мало кого привлекали. Свою роль сыграла антиваххабитская компания, развязанная дагестанкоими властями. В 1997 году только сумасшедший мог прельститься выгодами победившей Чечни. И Хаттаб с Басаевым жестоко просчитались в своих надеждах на дагестанцев. Вместо 3000 сторонников, которые должны были откликнуться на их зов, они получили 25 000 ополченцев, готовых как один отстаивать свою родину.

Какими словами можно описать реакцию простых дагестанцев на вторжение чеченцев? ОБИДА. Общее мнение было таково: мы их приютили, помогли в трудную минуту, а они пришли в наши дома и аулы с оружием — как враги. На этом фоне сразу поблекли былые разногласия, и даже «федералы», которых здесь недолюбливали, стали казаться чуть ли не родными.

Вспоминает рядовой Андрюха-Татарин (фамилия вымышлена):

Приятно, что в Дагестане отношение местных к нам, «федералам», было доброжелательным. Иногда даже «даги» встречали нас на окраинах селений с молоком и хлебом, прямо как в кино про Великую Отечественную. Пацаны говорили, что к мусульманам из числа «федералов» «даги» относятся получше, чем к остальным солдатам: мусульман уважают, братаются. При случае я воспользовался этим и проверил слухи, сказав на блокпосту, что я родом из Татарстана, за что сразу получил кусок хлеба и связку сухарей из рук какого-то пожилого мужчины, видимо местного аксакала. В Дагестане мы чувствовали себя освободителями, богатырями, людьми, несущими мир в дома потревоженных боевиками гражданских лиц. Но и уходили из Дага с радостью — постоянное чувство тревоги за свою жизнь, чувство ответственности за жизнь окружающих сменилось на привычную армейскую рутину — подъем, муштра, отбой. И, главное, на душе спокойно…