Александр Овчаров - Странные тексты

© Александр Овчаров, 2021

ISBN 978-5-0053-0760-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Явил себя этому свету в полдень чудного, летнего дня. Вроде бы живым, но молчаливым. Плотно сомкнув рот, не захотел вдыхать воздух этого мира. За что и был жёстко отшлёпан по своей свежеиспечённой заднице рукою дежурного акушера. Другой его рукой при этом, будучи подвешенным за ноги, вниз головой.

От обиды я расплакался, вдохнув таки в себя вонючий воздух родильного отделения.

В полтора месяца от роду был отдан в ясли – моё первое появление в обществе.

В школьном сообществе – так и не завоевал сердце ни одной из школьных красавиц, на протяжении всех лет обучения. Недоумённо-брезгливым взглядом одной из них был впечатан в облупленную стену школьного коридора и, медленно сползая по стенке на пол, решил отдать всего себя только образованию.

Но я не стал отличником, не окончил школу и с серебряной медалью. А так же, по результатам выданной мне на руки характеристики; не участвовал, не выступал, не замечен, не состоял…

Не стал великим скрипачом, хотя в «музыкалку» поступил ещё учась в первом классе. После успешно сданных экзаменов вдруг выяснилось, что меня некому водить на занятия через весь город.

Не стал военным лётчиком, не пройдя в лётном училище медкомиссию. Зацепился, так просто – за компанию, за техникум. Но так и не закончил его. Был призван в армию.

На войну не попал. Хотя в числе многих придурков просился у военкома в Афган. Из-за его вредности остался без Золотой Звезды Героя на груди, но зато с целыми руками и ногами на своём месте. Да и с головой, на свою беду, тоже.

Не получил высшее образование после службы в армии. Даже и не думал о нём, несмотря на предоставленную страной возможность. Да и в техникуме после службы не восстановился, даже не знаю – почему. Пошёл работать на завод.

На заводе был сведён и посажен за свадебный стол рядом с хорошей, как мне тогда казалось, девушкой.

Но так и не построил дом, не посадил дерева, не убил тёщу, хотя очень хотелось. Не удержал жену, не воспитал детей. Детей воспитала тёща, за что и хотелось её убить. А деревья сажал тесть, на своей даче.

В середине девяностых – так и не стал коммерсантом. Хотя «челноком» немного-таки побыл.

В штурме Белого Дома в 91-ом не участвовал. И осенью 93-го его не защищал. Сейчас понимаю, что зря. Про оба штурма пишу «задним числом». В обоих случаях был за тысячи километров от столицы, да и похер мне тогда было, что там у них происходит.

В 00-ых не спился. Как-то так – минула меня чаша сия. Хотя возможностей к этому было предостаточно. Работал где придётся – на подхвате. Заводская специальность моя, канула в современном мире в небытие.

Охранял, грузил, строил…

Ни с кем из Дам, так больше и не сошёлся.

Размышлял. С возрастом это стало вполне естественным занятием. Впервые перечитал всех школьных классиков.

В 8-ом году собрался отделяться в одностороннем порядке от государства. Решил стать самостоятельным и ни от кого не зависимым субъектом федерации. Разумеется – не отделился. Всё не досуг было.

В 13-ом году, в возрасте 48 лет, к своему собственному удивлению стал санитаром в интернате для инвалидов детства. До лежачих меня не допустили. Директор сказала: «Это не для вас, не для мужиков».

Работал с колясочниками и с «лёгкими», обходившимися лишь костылями. Гулял с ними, одевал, дежурил ночью, прочее… Некоторых кормил, помогая нянечкам.

Наблюдал за ними…

Летом, когда ночи коротки, рано утром, пока город спит, но Солнце уже выглянуло из-за моря, выводили, иногда, подопечных интерната на прогулку за пределы их стены. Так рано, чтобы не шокировать их видом горожан.

Впереди – переламывающиеся во все стороны на своих кривых «ходулях» – «ходячие», а за ними, не менее зрелищные – колясочники. Маршрут был всегда один – до набережной и назад.

Доковыляв и вкатившись на набережную, молчаливая толпа, прильнув к чугунным, холодным перилам, вцепившись в них раскоряченными пальцами и устремив свой жадный взор вдаль, растворялась. Исчезала из этого мира.

С нами их больше не было. Они были там, за горизонтом. С чайками, с облаками. Парили в небе над стоявшими на далёком рейде пароходами, играли Солнечными лучами, пили полной грудью вольный ветер.

Более живых и счастливых лиц, чем у них тогда, я не видел никогда…

Интернат закрыли в 16-ом году в целях реструктуризации и оптимизации. Воспитанников раскидали по всей стране, персонал получил выходное пособие. Освободившееся здание получила прокуратура.

С тех пор «стою» на бирже труда. Сижу на пособии. Жду от жизни хорошей вакансии. В 18-ом году меня очень обрадовал наш Президент, заявив, что на пособии мне сидеть ещё лишних пять лет.

В депрессию я от этого заявления не впал. Охватило только состояние какого-то лёгкого ступора и ожидания – неизвестно чего. Появился даже, какой-то спортивный интерес к дальнейшей жизни – чем же это всё закончится и к чему приведёт?

Когда становится грустно, вспоминаю одного из своих интернатовских подопечных. Колясочник. При рождении получил родовую травму. В результате её; ноги – сами по себе, руки – сами по себе. Кормил его с ложечки. Когда у него изо рта вываливался тщательно пережёванный кусок хлеба и по подбородку тёк чай, он, улыбаясь, смотрел на меня и, запинаясь, тщательно выговаривал свою любимую фразу из фильма: «Эх, Марфуша! Нам ли быть в печали!» Затем подставлял своё лицо для салфетки и открытый рот для пережёванного мякиша хлеба.

Странное состояние испытываю в последнее время. Средств на проживание совершенно не хватает, но и шевелиться для этого совершенно не охота. Не хочется делать лишних движений, чтобы не наделать очередных глупостей. Застрял в состоянии Нирваны, будучи ещё при теле. Гуляю вольным ветром по улицам города, жду от жизни свободной вакансии.

Свободных вакансий на достойную жизнь пока нет…

Жду. Жду, пока Создатель наш не подвесит меня за ноги вниз головой, как когда-то акушер, и не отходит своей «ласкающей» дланью мою старую задницу заставляя вдыхать этот мир, заставляя жить – этим миром…

Где-то в России…

…на берегу тёплого, уютного моря, в маленьком курортном Поселении, умирал Художник. Умирал Художник тяжело и долго. Агония длилась уже несколько лет.

Временами отказывали руки, временами – ноги. Иногда, тяжелела голова. Временами – полностью выключались мозги, отказываясь воспринимать окружающую их действительность.