Михаил Зыгарь - Война и миф

— То есть протесты против переноса памятника организованы Москвой?

— Напрямую.

Подхожу к Бронзовому солдату. Рядом с памятником мужчина в черной кепке собирает деньги со своих более юных товарищей на турпоездку в Россию. Это Дмитрий Линтер, один из лидеров «Ночного дозора» — так называли себя молодые люди, которые начали в мае прошлого года дежурить у памятника, после того, как премьер Андрус Ансип пообещал его убрать.

— Мы же теперь как девушка на выданье. Все про нас знают, все зовут нас к себе. Недавно побывали на съезде «Единой России», а потом сразу — на съезд «Справедливой России». Вот сейчас нас в Псков зовут, тамошняя организация «Последний рубеж», — Линтер поворачивается к товарищам. — Давайте сдавайте деньги на билеты, вам потом возместят.

Сейчас Линтер и его товарищи, защитники памятника, пытаются пройти в парламент: год назад они создали для этого Конституционную партию.

Прихожу в офис партии. Ее лидер Андрей Заренков жалуется мне, что «Единая Россия» поддерживает не его партию, а центристов министра экономики Эдгара Сависаара. Более того, намекает, что делает это «Единая Россия» небескорыстно.

— Ты смотрел «Бандитский Петербург»? — спрашивает лидер Конституционной партии.

— Нет, — говорю, — не смотрел.

— А помнишь, как там Антибиотик говорил: мы с чухонцев получаем. Вот так и у «Единой России». Она с чухонцев получает. Поэтому и поддерживает Сависаара.

Я пытаюсь выяснить у Андрея Заренкова, почему большинство русскоязычных жителей Эстонии поддерживают не его, а Эдгара Сависаара.

— Во-первых, каждый день по телевизору крутят ролик, в котором Грызлов говорит: Сависаар мой лучший друг. А во-вторых, понимаешь, в России более честные выборы. Там люди голосуют за того, кто им нравится. А у нас люди все о деньгах думают. Они голосуют за того, кто им денег больше пообещает.

— Да, странные люди, — говорю.

— Российским властям нужно выработать концепцию своей внешней политики. Понять, что она хочет и за что ей нужно бороться, — продолжает Андрей Заренков. — В Москве не понимают, что им нужно нас поддерживать. Только мы разделяем позицию Москвы по вопросу оккупации. Все эстонские партии ее признают. Мы только говорим, что никакой оккупации Эстонии не было.

— Совсем?

— Вообще. Было свободное добровольное вхождение в состав СССР. Его одобрил тогдашний президент Эстонии Константин Пятц. Они тут его, кстати, предателем считают, а у меня, видишь, его портрет на стене.

— А пакта Молотова — Риббентропа тоже не было?

— Ну, он был. Ну и что? Понимаешь, Эстония сейчас — это плацдарм. Эта проблема специально раздута американцами, чтобы эстонцы сильнее боялись русских и согласились с вводом сюда американских войск.

— А помогает им, — спрашиваю, — американский агент, президент Томас Хенрик Ильвес?

— Американский ставленник. Он ведь работал на радио «Свобода». А те, кто там работал, наверняка прошли через фильтры ЦРУ.

С Владимиром Вельманом я встречаюсь в ресторане своей гостиницы.

— Да вы позавтракайте спокойно, а потом поговорим, — предлагает он. Владимир Вельман — один из самых известных в Эстонии русских политиков. Он идет четвертым номером в списке Центристской партии Эдгара Сависаара, которая ориентируется в основном на русских избирателей. Она входила в прошлую коалицию и, возможно, останется в будущей.

— Эстонцы многого не понимают. Они, например, никогда не пьют на кладбищах. А русские — наоборот. У нас принято. Их раздражает красный флаг. А девятого мая прошлого года как раз около памятника стычка произошла между русскими с красными флагами и эстонцами с эстонским. Это была наша ошибка. Таллиннские власти дали разрешение на два пикета: и эстонцам, и русским. Конечно, не надо было этого делать. И пошло-поехало. С одной стороны, эти ребята из Конституционной партии, у которых нет другой идеи, кроме защиты русскости, стали раздувать шумиху. А с другой — премьер взъелся. Закусил удила — и вперед.

— А если памятник перенести в другое место, сразу все успокоятся?

— Да ведь даже многие военные ветераны говорят: если это место в городе настолько раздражающее, давайте найдем более достойное. На военном кладбище, например. Но возникает еще один конфликт. Помимо ветеранов, есть еще и военные пенсионеры, которые хотят надеть на себя шинель ветеранов.

— Ага. После выборов, значит, памятник точно перенесут?

— Ну, нет, — мнется Владимир Вельман, — памятник находится в собственности города. А в горсобрании у нашей партии большинство. А пока у нас большинство, памятник останется на месте.

— Но ведь часть депутатов вашей партии голосовала за закон, позволяющий перенести памятник.

— Нет, наши депутаты голосовали за закон, требующий переноса военных захоронений на кладбища. А против второго закона, требующего перенести памятник, мы протестовали. На него как раз президент вето наложил.

— Но ведь под памятником как раз и есть военное захоронение.

— Ну, никто не знает, есть ли там люди и где точно. Это еще выяснить нужно. А в законах эти странные вещи были. Например, запретили увековечивать память оккупантов — а в Нарве как раз хотят памятник Петру Первому поставить. Теперь не смогут.

— А Петр Первый — первый русский оккупант?

— Ну, не первый. Первый был Иван Грозный.

Ночью я иду к памятнику. «Ночной дозор» снял с него свою охрану несколько дней назад. Однако по обе стороны от памятника стоят две пары молодых людей. Курят. Подозрительно косятся на меня. Подхожу к одной из них.

— А вы не из «Ночного дозора?»

— Из бывшего, — говорит девушка Лена. — Сначала мы сюда приходили, но потом, когда некоторые личности стали использовать памятник, чтобы в парламент пролезть, и названием «Ночной дозор» прикрылись, мы перестали ходить.

— А для вас, — спрашиваю, — важно, чтобы он оставался здесь?

— Ну, важно, — говорит мальчик Ваня. — Если его будут переносить, мы еще раз выйдем. Но многим все равно. Знакомые часто говорят: когда уже наконец вся эта возня закончится? Всем уже надоел этот скандал. Большинство эстонцев вообще не понимают, из-за чего спор.

— А солдат-то, кстати, эстонец, — смеется Лена. — Его эстонский скульптор лепил с эстонца. Мы их по лицам уже отличаем.

Пока мы разговариваем, на площади появляется пожарная машина. Следом «Скорая». Следом две полицейские. К нам подходит бородатый человек с тросточкой.

— Я бы на вашем месте ушел. Видите то ведро? Оно тут уже три часа стоит. Я видел, что сверху — яблоки. Но под ними? — мужичок с загадочным видом уходит.

Из машин выбегают люди. Они натягивают вокруг площади полиэтиленовую ленту и просят нас перейти на другую сторону дороги.