Моше Бела - Мир Жаботинского

Очень не хотелось бы дожить до такой пасхальной ночи, когда на вопрос ребенка: «А чем же отличается эта ночь от всех прочих?» придется дать такой вот ответ. Так отвечали нам старики. Но они это умели облечь в солидную, почетную форму, а вот наше «ничего...» прозвучит уж совсем безрадостно. Ибо времена меняются и новая эпоха возлагает на нас иную меру ответственности. Непохожи мы на наших стариков, и спрос с нас другой — времена изменились.

«Ничего не сделал я для общего дела,— спокойно глядя нам в глаза, отвечают нам наши отцы.— Ничего не сделано, ибо ничего не делалось во всем мире. Мы жили в пропащие времена среди спящего народа. И нам нечего стыдиться, ибо не человек властвует над эпохой, но эпоха над ним».

Но когда мы поседеем и когда к нам обратятся с этим вопросом — чем оправдаемся мы? Наше время — совсем иное. Тишь и спячка окружали их — нас окружают громы и бури. Что-то мнется и исчезает, что-то зарождается, что-то рушится, что-то строится, тысячи первопроходцев идут доселе неведомыми путями, взвиваются и реют новые знамена, звучат новые слова, «лед тронулся», и когда он идет — он сметает все со своего пути. И тот, кто живет в такие времена и ухитряется дожить до старости, не пошевелив пальцем, как он ответит свое «ничего» юному судье — судье самого победного суда? «Ответь мне,— скажет судья.— Говорят, в ваши дни над землей пронесся тайфун, гроза, освежившая дыхание народа, влившая в него новые силы. Расскажи мне о ходе той борьбы, о ваших подвигах, о твоих делах». А тот, задыхаясь от стыда, начнет бормотать слова Агады: «Рабами были мы...» [*] «Рабами были мы в земле Египетской...». Так начинается рассказ Агады об Исходе из Египта. — Был рабом и в рабстве остался. Да, была буря в дни моей юности, но я спрятался и переждал. Да, сама история вела мой народ к свободе, но я уцепился за тростник на берегу и остался со своей Агадой. Ничего не сделал, ничего не видел, ничего не знаю».

И не будет большего стыда на земле. И когда я обо всем этом думаю, начинает трепетать мое сердце. И хочется крикнуть, чтобы услышали все: «Куйте, куйте железо! Не опускайте молот, не теряйте ни минуты! Ибо придет и наша пасхальная ночь. И придут наши внуки и потребуют ответа.»

Образ еще одного традиционного праздника евреев — Рош ха-шана (Новый год) использовал Жаботинский в своей борьбе с бездельем и пассивностью для пропаганды «активизма». Он не знал более подобающего благословения наступающего года, чем благословение активной работы, труда во имя Избавления евреев. В канун нового 5691 (1930) года он писал:

Я полагаю, что истинная оценка того или иного года или периода, было ли это время «хорошим» или «плохим», зависит не от имевших место событий, а от нашей «реакции» на эти события — как мы их приняли, чем мы на них ответили (или ответим). Мое благословение — не пассивного залога: «да будете записаны и будет поставлена печать» [*] Да будете записаны и будет поставлена печать. Традиционное еврейское приветствие на Новый год звучит так: «Да будете вы записаны на этот год в Книгу Жизни, и да будет поставлена печать.». , но активного: «запишите и подпишите» — вы, вы сами, никто, кроме вас.

...Прошли времена, когда участь нашего народа «записывалась и подписывалась». Нынче мы сами «пишем» нашу судьбу и «подписываем». И то, что напишем,— останется; и как подпишем — так и будет.

В том же духе благословения Жаботинский высказывался по прошествии трех лет, в канун нового 5694 (1933) года:

Все мы желаем друг другу «хорошего года». Но «хороший год» вовсе не всегда означает «счастливый» или «спокойный». Если все время желать друг другу счастья — это будет, пожалуй, звучать издевательски — кто ж нынче всерьез верит в счастье? И «спокойствие» означает, прежде всего, что не будет никаких перемен. Сомневаюсь, что в наше время и при нынешних обстоятельствах найдется много людей, которых бы устраивало существующее положение вещей.

Но главное, что и «счастье», и «спокойствие» никак не зависят от нас, от нашей воли. А вот сделать так, чтобы год стал «хорошим»,— в нашей власти. Ибо что значит «хороший год»? Он будет «хорошим», если четыре цифры его порядкового номера останутся в нашей памяти, будут напоминать нам о наших делах, свершениях за этот год, чтобы внуки наши с благодарностью вспоминали: «5694? Это тот год, когда наши деды ценой неимоверных усилий сделали решительный шаг к лучшему будущему...».

С тех пор, как существует календарь, в этом, по сути, и смысл пожеланий хорошего года, по крайней мере, у честных людей: «...не ради нас, но во Имя Твое».

Не так уж важно, чтобы этот год был хорошим именно сам по себе, важно, чтобы остались в памяти его четыре цифры.

Новый год — он вроде новорожденного младенца, ему мы обязаны пожелать удачи, не себе — будь славен, 5694! Не дай Бог тебе напомнить собой череду серых безликих лет, текущих непрерывным потоком в сточную яму и не наполняющих никого и ничего.

Если не будет активных действий, не только год может пропасть даром, но целый народ может стать безликим и беспомощным. Если лидеры народа не услышат этого зова истории, то сама история даст им отставку. Так случилось с великим национальным поэтом X. Н. Бяликом, который умолк, поняв, что его поэзия «никому не нужна». Поэтому Жаботинский обращался к молодежи:

...И последнее, что мы можем взять из поэзии Бялика и из его молчания,— это его призыв к молодежи. Молодежь — в ней вся наша надежда. Молодежь — современница Бялика — оттолкнула его. Ибо поэт, который не интересен молодежи, должен уйти. Я надеюсь, что новое поколение молодежи это поймет и подготовит почву для нового Поэта. И дело не только в поэте. Это должны понять все, кто учит детей и произносит перед ними имена Бялика, Бен-Йегуды, Герцля. Эти имена не должны омертветь для детей, которые завтра станут молодыми людьми.

А поэтому, друг мой,— работа, работа! На всякий призыв надо отвечать делом, чтобы хоть чего-нибудь достичь. Это не только прямая обязанность, но и непременное условие, чтобы появлялись титаны в народе. Ибо не полководец создает армию, но тысячи и тысячи солдат. Толпы слушателей строят помост великому оратору. Мы поторопились построить пьедестал, а Бялик-то это предвидел. Он назвал одно из своих стихотворений «Песня-сирота» — песня, которую никто не услышит, как песню соловья в дремучем лесу. Так он предвидел свою участь, будучи 17-летним юношей. Я желаю нам всем, чтобы у будущего поколения не случилось такой беды. И потому я прошу: работайте, работайте, не давайте себе и другим одеревенеть, я не хочу, чтобы мой народ стал дремучим лесом, не слышащим ничего и никого. Да, сейчас мы обнищали и осиротели. Но не надо унывать, нам есть еще что предъявить миру. И еще будет. Но, повторяю: титаны не возникают на пустом месте. Их появление — плод труда многих и многих.