Михаил Гефтер - Мир миров - российский зачин

Если этого нет в политике (пока?), то может ли она заменить собою нечто, от нее весьма далекое и по сравнению с ней столь непрестижное и хрупкое, как ересь сегодня гонимых? А без политики, вне политики удастся ли добиться превращения ереси в мудрость завтрашних реформаторов?

Если бы были на эти вопросы готовые ответы, то о чем бы спорить?.. И не отсюда ли диссидентство? И не потому ли столь неоднозначно оно? И не оттого ли склонно соблазняться доступным, клониться к известному, вроде бы опробованному за счет неизведанного?

Полагаю, что в этом смысле феномен диссидентства поистине всеобщий, универсальный. Не берусь судить на расстоянии о непосредственных причинах нынешнего брожения умов у вас - по проблемам разрядки (и всего, что около, вокруг нее...), но так ли конъюнктурны эти причины? Только ли сегодняшние они? Или то, что происходит сейчас, - лишь внешнее выявление тектонических сил, пришедших в движение вчера и даже позавчера?.. В моих глазах это испытание постуотергейтской Америки (не администрации, а именно - Америки), испытание ее на способность понять Мир и принять его - со всеми его коллизиями - в себя. Ибо: человечество - пустой звук, если все народы не станут им, человечеством, внутри себя.

Станут ли? Смогут ли стать?

Простите, что мое письмо вылилось во что-то, похожее на исповедание веры. Но не так легко и просто для нас самое простое - сесть рядом, как сидели Вы у меня в гостях, и за чашкой чая излить душу... Нет, дорогой друг, мы все заложники Мира предкатастроф и не станем свободными врозь. И если не сможем сообща преодолеть запрет на вопросы, на вопрошание (на любой такой запрет, идущий извне или изнутри каждого из нас), то в лучшем случае будем продолжать балансировать на краю бездны, незаметно соскальзывая вниз. Не думаете ли Вы, что праву на вопросы ныне противостоит (как мнимая перспектива, как квазивыбор!) даже не тот или иной возраст, даже не та или иная попятность - неосталинистская ли, неомаккартистская ли, - а импровизация, ведущая в никуда, а потому гибельная - для всех? Может быть, не голый остров, но лучше ли?..

Вопрос вопросов - как избежать этой морально неоднозначной ситуации, которую мы не в силах будем разрешить? (Я снова цитирую Вас, но на сей раз объединяю словом мы и вас, и нас, всех.)

Я начал писать Вам это письмо 21 июня, а кончаю 22-го. Памятные дни. В 1941-м Вам было, если не ошибаюсь, три года. А я, моя жена и мой друг, погибший на войне, готовились к последнему университетскому экзамену. Теперь мы сравнялись - не годами, разумеется, и даже не опытом, а ответственностью.

На днях перечитывал письма Томаса Манна. Посмотрите написанное им 15 мая 1941-го Вашей соотечественнице. Там есть прекрасные строки и верные мысли. Он пишет Агнесс Э.Мейер: Как приятно слышать Ваши уверения, что мы понятия не имеем о том, что произойдет! Повторяйте их как можно чаще; я пью их, как сладкое вино. Однако в Вашей фразе Полагайтесь на Америку в мрачные часы! есть какая-то логическая погрешность. Ведь мрачные часы - это как раз часы сомнения... И - в конце письма: Я не требую любви к отечеству. Но я требую порядочности и глубокого уважения к великим решениям человечества.

Разве не об этом идет сейчас речь?

1985 Из Слова о Раисе Борисовне Лерт (некролог). [Р.Б.Лерт - на

поколение старше Гефтера. Журналистка. В самиздатские годы

раскрылся ее публицистический дар. Основательница и один из

редакторов свободного московского самиздатского журнала Поиски.]

...Был ли я в 1976-м большим радикалом, чем Раиса Борисовна? В том,

что касается критики существующего, - пожалуй, нет. А относительно

защиты независимой мысли, показанной всякому обществу, если только

оно - общество, мы с Раисой Борисовной, конечно же, были солидарны

без всяких оговорок; с этого и началась наша близость. Различие же

проистекало не столько из несовпадения в возрасте, сколько из не

вполне одинакового способа думать. Парадоксально, но, не историк,

она была историчнее меня в том смысле, что больше доверяла истории,

этой великой искуснице начинать и переиначивать, раньше или позже

приходя к тому, что определяется (как убеждены были целые поколения

верующих атеистов) не сиюминутными обстоятельствами, а социальной

пластикой в ее долговременном измерении - с человеком труда в

фокусе сбывшегося и предстоящего. Я же к этому рубежу (а 76-й был

как раз моим рубежом) не то чтобы перемахнул через прогрессистский

канон и, отрекшись от материалистического понимания истории, пришел

на свой манер к той комбинации пессимизма и иронии, сторонники

которой полагают, что история если и учит, то лишь тому, что она

никогда, никого и ничему не научила... Нет, я не отряхнул прах от

своих ног и не посыпал голову пеплом. Но мой взгляд на связку

будущего с прошлым претерпел существенную перемену. Сомнение

коснулось не формы всесветного единства, а сути. Не достижимости

его, а отмеренности Временем самого движения к единственности

человечества. Я опускаю фазы в своих пересмотрах, в конечном счете

уложившихся в формулу: конец Истории, но не конец рода

человеческого...Раиса Борисовна с нескрываемой заинтересованностью

слушала мои рассуждения. Ее не смущала резкость вывода об

исчерпанном пределе, о крае пропасти, на котором не задержаться

иначе, как усилием людей и миров, превозмогающих - врозь и вместе

укорененные символы веры. Не социализм, не капитализм, не почва, не

заимствование... Но что же, что же? - она настаивала на уточнении,

показанном домашнему с е г о д н я. Исчерпан предел, а дальше?

Дальше, - отвечал я, - переоткрытие жизни через стучащуюся в двери

смерть. Дальше - другая жизнь, возвращающая человека в эволюцию,

если у него хватит сил на это великое вспять, на эту сверхновую

цивилизацию, - другая жизнь, заменяющая классическое что делать? на

ЧЕГО ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ, которое, однако, не к первозданному табу

возврат, а к иному запрету, возбуждающему мысль, вызывая эврики

зрелого действия. И быть может, как раз дома и суждено будет тем,

кто после нас (а вдруг - и нам?), сделать решающий шаг к той земле

необетованной, где не свое навсегда перестанет быть чужим, а с ним,

с чужим, с этим роковым спутником человека, уйдет и кровь как

аргумент и пьедестал властителей, оккупировавших развитие... Моей

собеседнице кода эта не могла не быть близкой и по интонации, и по

внутренней перекличке с юношескими грезами. Но полного согласия не

было - и не потому, что с ее стороны заявлялся отвод по существу.

Просто по всему складу своему Раиса Борисовна не могла долго

задерживаться на метафизической территории. Внимая, она как бы