Николай Мормуль - Катастрофы под водой

Почему-то запомнился мне Зайцев Виталий, у которого, сидящего у пульта системы громкоговорящей связи, конвульсивно дергалась одна рука. Что делалось в это время с командиром, в памяти у меня не отложилось. Помню только тревожные и полные какой-то решимости глаза. Дело в том, что я сам в это время терял сознание.

Команда на включение в аппараты ИДА была дана, но, по-моему, кроме боцмана ее никто не выполнил. Мне трудно судить почему, но можно предположить, что это могло быть понято, как элемент паники или трусости (по крайней мере, я лично считал так). Возможно этому способствовало в какой-то мере и то, что незадолго до этого аппараты ИДА были размещены по-новому, более аккуратно что ли, но неудобно для доставания их, т.к. много аппаратов было размещено на подволоке.

Видимо, уже после задымления ЦП мы начали всплывать в надводное положение. Я помню, что команда „продуть среднюю“ была дана. Трюмный открыл общий клапан на продувание средней, но, видимо, недостаточно, ибо лодка всплывала медленно. Он делал как всегда, с целью экономии ВВД. Командир быстро отреагировал на это и, отстранив трюмного, открыл клапан на полную катушку.

Видимо, в это время я и потерял сознание. Терял сознание я наверное постепенно, но довольно быстро. Помню только то, что я думал о трудностях, которые предстоит испытать жене, ибо моему младшему сыну было только 8 месяцев, а старшему шел седьмой год.

Уже, находясь в госпитале, в одной палате с приписанным помощником командира капитаном-лейтенантом Лесковым, я узнал от него, что после всплытия верхний рубочный люк открывал он, как и положено, по приказанию. Но первым на мостик вышел не командир с сигнальщиком, а замполит Жиляев. Поэтому в каком состоянии находились в это время командир и командир БЧ-5 я не знаю.

Очнулся я от того, что ко рту мне поднесли аппарат ИДА с открытым кислородным клапаном. Я, видимо машинально, еще ничего не соображая, губами искал загубник. Открыв глаза, я увидел нашего доктора капитана Толю Фомина и еще кого-то из матросов. Доктор спросил меня о том, что смогу ли я подняться на мостик один, т.к. я тяжелый и оказать мне в этом помощь проблематично. Я поднялся на мостик сам, уронив с ноги одну из сандалий. Естественно, возвращаться за ней не стал. Поднявшись в ограждение рубки, я сел на банку и лбом уперся в тумбу перископа. Сильно болела голова. Море было балла 4, вернее волнение. Немного покачивало. Все оборудование рубки было мокрое. На мостике, видимо, был уже командир (я точно это сказать не могу), но помню точно приказание командира доктору организовать в 8 отсеке лазарет.

Радиограмма об аварии была передана установленным порядком, а не 80S по международному своду сигналов, т.к. через какое-то время к нам подошел буксир-спасатель, прилетел наш реактивный самолет. Появился и противолодочный самолет НАТО, обнаруживший нас после всплытия.

Со спасателя к нам на борт были приняты продукты в виде хлеба и мясной тушенки, т.к. наша провизионка находилась в трюме 2-го отсека. На борт был принят со спасателя врач в звании майора медицинской службы, фамилии которого я не помню. По рассказам боцмана или командира (не помню) сначала баркас с буксира подошел с дозиметрическими приборами. Командир, увидев это с мостика, отреагировал на это соответствующим образом и объяснил в чем дело. Баркас вернулся к буксиру и переснарядился. На борт были доставлены, как мне рассказывали, 3 больших ящика с медикаментами и медицинским снаряжением.

Доктор приступил к лечению тех, кто находился в лазарете. У меня он диагностировал одностороннее токсическое воспаление легких. (По прибытии в специальное отделение Североморского госпиталя на рентгеновской аппаратуре сразу же определили двустороннее воспаление. Самым тяжелым больным был признан помощник командира капитан-лейтенант Лесков, с которым мы вместе лежали в адмиральской палате).

Затем для встречи с нами прибыл ракетный корабль на котором прибыли командир дивизии Игнатов, его заместитель по ЭМЧ Зарембовский, врач Мазюк и представитель особого отдела. Я, по-моему, их не видел. По рассказам сослуживцев они открывали переборку во второй отсек, предварительно удалив из ЦП всех тех, без кого можно было обойтись некоторое время. Говорят, что пожар при этом снова возобновился и переборку вновь закрыли. Сам я при этом не присутствовал и, что они там увидели, я не знаю. Во время нахождения в т.н. лазарете 8 отсека я помню, что меня охватил сильнейший озноб. Меня укрывали какими-то одеялами, теплыми вещами. Я много спал. На мостик покурить и на штурманскую вахту командир меня не допускал.

После ракетного корабля прибыл крейсер (по-моему „Чапаев“), который доставил сменный экипаж. Экипаж мы не меняли и дошли до базы силами оставшихся в живых, следуя на почтительном расстоянии от крейсера в кильватер.

Остальное, наверное, Коля, ты знаешь по документам и другим свидетельствам, данным лучше меня. Если ты найдешь в моих свидетельствах что-то полезное для своей книги и для восстановления истинной картины этих печальных событий, буду рад тому, что я помог тебе.

Не мне судить о правильности действий командира ПЛ и командира БЧ-5, но то, что я лично видел - это отчаянная борьба сильных, волевых офицеров за плавучесть ПЛ и жизнь членов экипажа. В их грамотности, компетентности я никогда не сомневался. Я могу допустить, что ошибки в руководстве борьбой за живучесть были. При такой обстановке трудно выбрать оптимальный вариант. Мне кажется, что установление оптимальности действий в такой обстановке со стороны - неблагодарное занятие, тем более, что прошло столько лет. С точки зрения организации я помню только команды, доклады и лица людей, описать которые невозможно.

Уже после отпуска и прохождения медкомиссии нас хотели снова послать в море, чтобы, если можно так выразиться, реабилитироваться и представить к наградам. Но командир, по прибытии на борт ПЛ, еще не спускаясь вниз, потерял сознание. Это мероприятие было отменено».

В 1980 году автор, работая в Севастополе председателем Государственной экзаменационной комиссии (ГЭК) в Высшем Военно-Морском Инженерном Училище, встретил Ю.Ф.Степанова. Долго продолжалась наша беседа. Я знал его с лейтенантов на второй атомной ПЛ «К-5». В Севастополе он преподавал в ВВМУ им. Нахимова.

капитан 2 ранга Горшков Сергей Федорович

капитан 3 ранга Коморкин Лев Федорович

лейтенант Петреченко Александр Иванович

капитан-лейтенант Смирнов Валентин Николаевич

капитан-лейтенант Ганин Геннадий Иванович

капитан-лейтенант Маляр Анатолий Алексеевич

лейтенант Гурин Виктор Михайлович