Александр Бирюк - Совершенно секретно

“Ученик” был поражен. Он давно ждал этого момента, но тот все равно наступил слишком неожиданно. На репродукции марка выглядела не так впечатляюще, как в оригинале, но Массар, далекий от филателии как от вида искусства, поневоле залюбовался ею, однако тут же спохватился и поинтересовался у Жиру, давно ли эта марка у него? Наверное, мсье Жиру выложил за сей уникум баснословную сумму денег? А может быть, как это ни трудно предположить, мсье Жиру нагло обманули и вручили весьма тонкую подделку?

Легенда гласит, что страшно возбужденный Гектор Жиру тут же доказал инспектору подлинность марки, а затем сказал, что купил ее несколько лет назад. “Впрочем, вы все равно не поверите, — добавил он, — Я к вашим услугам. Да, Леру не хотел продать мне марку ни за какие деньги, и потому я задушил его…”

…До нас дошли сведения, что на суд над убийцей собрался весь Париж — ведь мсье Жиру был любимцем “высшего общества”. Перед тем, как выслушать смертный приговор, он сказал:

— Я догадывался, кто он на самом деле, мой ученик. Но я не мог не похвастать, что ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ экземпляр негашеных “Гавайев” имеется только у меня!

Гектора Жиру на этом громком процессе защищал один из лучших адвокатов Парижа — Пьер Гурльт. Гурльт говорил о том, что его подзащитный убил мсье Леру в припадке умоисступления, и потом искренне лил слезы над могилой друга, а еще он уверял достопочтимую публику, что обвиняемый — примерный семьянин, очень любит комнатных собачек, всегда честно ведет свои дела и вообще один из уважаемых членов общества… Дамы лили слезы, расчувствовался и сам судья, но закон есть закон, и потому незадачливому обладателю уникального клочка бумаги пришлось получить по заслугам. Эта история терзала умы и сердца любознательной публики более ста лет, пока не выяснились новые обстоятельства, заставившие взглянуть на все это дело совсем с другой стороны. И в итоге оказалось, что…

Впрочем, все по порядку.

Для начала желающему узнать истинную подоплеку приведенной выше истории следует уяснить себе одну немаловажную для нашего расследования вещь — многие детали этой истории выдуманы и “выпущены в свет” известным французским писателем-детективщиком, автором знаменитого романа “Убийство в Желтой Комнате” Гастоном Леру, а имена персонажей “в оригинале” были совсем другими. Но после смерти Леру произведение о “филателистическом убийстве” почему-то забыли включить в собрание его сочинений, а по свету стала гулять “весьма достоверная” байка о каком-то “однофамильце” писателя, убитом якобы из-за весьма ценной марки. Опровергать эту байку никто не спешил, все вышло наоборот, рассказ о мытарствованиях “гавайского уникума” вскоре заполонил все филателистические издания в качестве убедительного примера той фантастической силы, с которой воздействуют почтовые марки на некоторых особо азартных и неустойчивых в моральном плане коллекционеров. Спору нет, некоторые почтовые марки на некоторых не вполне уравновешенных коллекционеров и на самом воздействуют с поистине фантастической силой, но вряд ли более-менее здравомыслящий человек поверит в то, что на этой почве сходят с ума по-настоящему. С ума можно сходить только из-за денег, которые сулят эти марки, между тем как вымышленный “Гастон Леру” проявил верх немыслимого безумства, совершив преступление, которое “имеет право на жизнь” исключительно на страницах захватывающих романов или на экранах кинотеатров.

Вторая неувязка, которая делает “этюд” Гастона Леру (писателя, имеется в виду) неправдоподобным, заключается в том, что в 1892 году, согласно английскому филателистическому журналу “Gibbons Stamp Weekly”, негашеных гавайских “двухцентовиков” в мире насчитывалось не менее трех десятков (а то и втрое больше, судя по данным некоторых других, хотя и менее компетентных изданий), и цена за каждый экземпляр не была баснословной — в каталоге известного филателистического магазина “Golden Stamp” значилось всего 160 фунтов стерлингов — знаменитый “Голубой Маврикий”, к примеру, по тому же каталогу стоил тогда более чем в сто раз дороже! Из-за такой “заурядной” почтовой “редкости”, сами понимаете, пойти на преступление мог только отчаявшийся маньяк-сумасброд, но никак не уважаемый член парижского общества, который к тому же очень любил комнатных собачек.

И третье. С этим самым “гавайским двухцентовиком” связана история более зловещая, чем какое-то банальное убийство на почве “крайне выраженной филателифилии”. И деньги в этой истории играли далеко не первую роль. Можно даже сказать, что они не играли совсем никакой роли, если не считать оплаты услуг некоторых действующих лиц. Ведь дело происходило во Франции, и в те самые времена, когда между французами и немцами, самыми заклятыми врагами со злопамятного 1870 года, когда на Францию императора Наполеона III обрушился “карающий меч” в виде безжалостной прусской армии, существовали такие непримиримые отношения, которые служили самой идеальной питательной средой для всякого рода шпиономании и злоупотреблений в чиновничьей среде обеих стран — и побежденной, и победившей.

…Ровно два года спустя после раскрытия преступления, совершенного Гектором Жиру, путем убийства своего приятеля завладевшего редкостным экземпляром экзотической почтовой марки, во Франции начал раскручиваться политический скандал, впоследствии известный как “дело Дрейфуса”. Прямого отношения к нашей истории это “дело” не имеет, однако оно как нельзя лучше символизирует многие социально-политические процессы, происходившие в тогдашнем французском обществе, и которые явились одной из причин появления так называемого “дела Жиру”. Ненависть рядовых французов к обложившей их непосильной контрибуцией Пруссии была так велика, что позволила французской аристократии под шумок обделывать свои собственные делишки, которые в рамки закона зачастую не то что б не укладывались, а и вовсе эти рамки игнорировали вместе с самим законом.

Главным героем намечающегося исторического расследования является некий Жак Ленуар, отставной унтер-офицер французской армии, к которому летом 1890 года обратился парижский агент германской секретной службы Юрген Блюм с предложением пошпионить в пользу Германии. Блюм прекрасно знал, что и кому предлагал, так как Ленуар, обремененный многочисленной семьей, находился в так называемой почетной отставке , не предполагающей выплаты хоть какой-нибудь пенсии, и потому француз, что называется, шлялся по Парижу и без дела, и без денег, и даже без всяких перспектив. Немец предложил Ленуару выгодное дело, и тот без всяких раздумий согласился, даже не скрывая от агента, что предложение Блюма — это его последняя надежда выкарабкаться. Блюм мог быть доволен — француз “клюнул”, но он тогда еще не мог предполагать самого неприятного для себя во всем этом деле — это того, что Ленуар нуждался в деньгах настолько сильно, что щедрый немец играл в родившемся в его голове плане далеко не ведущую роль.