Вячеслав Гречнев - Вячеслав Гречнев. О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.

«Сгустить „ужас"» удается Андрееву, думается, вовсе не потом), что он в концентрированном виде изображает «обыденное зло социальной жизни». О социальном зле он говорит очень кратко и мимоходом. Как мы уже отмечали, подчеркнуть этот «ужас» помогают ему исключительный случай или парадоксальная ситуация, к которым писатель всегда был неравнодушен и которые он, как правило, стремился подать крупным планом. Эта исключительность — факта ли того или другого положения или поворота в судьбе героя — как нель­зя более наглядно обнажала то страшное, что может таить в себе быт, неприметно-серая, обывательская жизнь, показывала, до какой степени она «ненормальна» и сколь чревата драматическими и трагическими осложнениями. В этом как раз и заключается своеобразие писательского почерка Андреева, в отличие его, в частности, от художественной манеры Чехова, который к понимаю «страшного в нестрашном» обычно подводил читателя, не прибегая к описаниям исключительных ситуаций [225] Русская литература конца XIX – начала XX вв. 1901-1907. – С. 137. . Именно это несходство в приемах и принципах изображения скорее всего и имел в виду Андреев, когда писал о том, что Чехов не любил его рассказов, и уточнял, в чем заключалось отличие его творческой индивидуальности от чеховской («… я груб, резок, иногда просто криклив» … и т. д.).

Сочетание обычного и исключительного находим и в рассказе «В тумане», в котором также показано «восстание бессознательного и победа над интеллектом». В этом сочетании современным критикам виделась творческая перекличка Андреева с Чеховым и Достоевским. Речь шла о том, насколько органично и самобытно сумел освоить он их художественные открытия: «К ужасу жизни Андреев подходит с двух сторон: со стороны обыкновенного, от заурядных проявлений, и со стороны необычайного, от крайних ее проявлений. В повести «В тумане» встречаются и переплетаются оба направления, в которых художник ищет разгадать тайну жизни; здесь и ужас обыденщины, которым он соприкасается с Чеховым, и ужас ужасного, ужас края бездны свешивающегося над пропастью, которым он примыкает к психологическим и уголовным элементам творчества Достоевского» [226] «Зачем это писать, — недоумевал Чехов, — что кто-то сел на подводную лодку и поехал к Северному полюсу искать какого-то примирения с людьми, а в это время его возлюбленная с драматическим воплем бросается с колокольни? Все это неправда… Надо писать просто: о том, как Петр Семенович женился на Марье Ивановне. Вот и все» (.Куприн А. И. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 6. М., 1958. С. 570). .

Со времени публикации рассказа «В тумане» возникла тенденция сопоставлять его с «Бездной» и противопоставлять их друг другу. Предпочтение в этом случае отдавалось обычно первому произведению. Рассказ «В тумане» похвалил Чехов; сдержанно, но в целом положительно оценил этот рассказ Л. Толстой. Весьма понравился он современной молодежи, которая выступила в защиту автора против «ревнителей» нравственности.

Основания для таких сопоставлений и противопоставлений, конечно, были: Андреев продолжал размышлять над проблемами, которые волновали его и в «Бездне», но решать, а вернее ставить, их стремился на более широком и привычном для читателя социальном фоне. «С редким мастерством автору удается вместить в рамки уголовного случая <���…> огромное содержание больного социального вопроса, в Шей литературе после „Крейцеровой сонаты", кажется, никем не затронутого», — писал один из критиков [227] Волжский. Из мира литературных исканий. — СПб., 1906. — С. 210-211. . Таково же примерно было мнение и другого рецензента: «Рассказ поражает своей реальностью, но эта реальность есть правда жизни, которую не спрячешь за рядами точек. Не смаковать с цинизмом произведение Андреева должны были бы критики и не вопить на всю Русь о его безнравственности, а, наоборот, указать на высокое художественное и нравственное значение рассказа» [228] Самарская газета. — 1903, 10 янв. — № 7. .

Анализируя рассказ «В тумане» (как, впрочем, и другие произведения Андреева), нельзя не учитывать своеобразие реализма этого писателя, ту смысловую нагрузку, во многих отношениях специфическую, которую несут изображаемые им социально-бытовые обстоятельства. Все это, как представляется, не в должной мере принимается во внимание критиком, следующим образом интерпретирующим упомянутый рассказ:

«В конце <���…> 1902 г. писатель публикует новый рассказ – „В тумане", герой которого, юноша с помыслами о чистой любви, в конце произведения сходится с проституткой, зверски убивает ее и кончает самоубийством. Рассказ снова вызвал наряду с сочувственными и негодующие отклики, хотя давал для этого меньшие основания, чем „Бездна". Многое из того, что Андреев договорил о “Бездне" post factum, в авторском комментарии (имеется в виду статья Андреева по поводу «Бездны», — В. Г.), здесь явствует из самого текста (возможно, писатель учитывал критику «Бездны» и сознательно устранял эту недоговоренность). Изображение тайников психики освещается в рассказе социальным светом. Очевидно недвусмысленное осуждение автором буржуазно-интеллигентской среды, неспособной дать истинное воспитание юноше с хорошими нравственными задатками.

Об этом свидетельствует скупая, но выразительная ироническая характеристика матери Павла, поглощенной светской жизнью и равнодушной к детям, и его отца, в короткие промежутки между визитами, выставками и театрами начиняющего сына прописными истинами об оборотной стороне цивилизации, вреде алкоголя и разврата и совершенно не умеющего проникнуть в душу его» [229] Двинский листок. — 1903, 26 марта.— № 304. .

Бросается в глаза прежде всего неточность в передаче содержания рассказа. Действительно, Павел Рыбаков убивает проститутку Манечку, с которой он сходится «в конце произведения». Но это будет уже не первая продажная женщина в его жизни. И в этом как раз и состоит сложность характера этого юноши: «помыслы о чистой любви» не предшествуют связи его с Манечкой (как можно понять исследователя), а, пусть и не без конфликтов с доводами рассудка и совести, сосуществуют, уживаются с неоднократными его «падениями», перемежаются с ними. Именно поэтому нельзя согласиться, с исследователем, что Павел «юноша с хорошими нравственными задатками», но не получивший «истинного воспитания». Сам автор, кстати сказать, придерживался на сей счет совсем другого мнения. Имея в виду этот рассказ, он писал М. Горькому: «Кажется, ничего штука — хотя тип, как и все, что я пишу, противен» [230] Русская литература конца XIX – начала XX в. 1901-1907. – С. 137-138. .

Осуждает ли автор «буржуазно-интеллигентскую среду, неспособную дать истинное воспитание»? В целом — да. Но в семье Павла не все обстоит так неблагополучно, как стремится представить это критик. Ироничность характеристики, которая дается матери героя, и в самом деле «недвусмысленна». Что касается отца, Сергея Андреевича, то он при всей его занятости, к воспитанию сына подходит и серьёзно, и не без известной чуткости: «Павла он не ласкал, как мальчика, но зато говорил с ним, как с взрослым, как с хорошим знакомым, с тою разницей, что никогда не посвящал разговора житейским пустякам, а старался направить его на серьезные темы <���…> И ему и Павлу это очень нравилось. Даже об успехах Павла в училище он не решался расспрашивать подробно, так как боялся, что это нарушит гармонию их отношений и придаст им низменный характер крика, брани и упреков. Своих редких вспышек он долго стыдился и оправдал их темпераментом» (А, 1, 335).