Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №8 (2001)

Как в колыбели,

Человек

Рожден Землей...

Но, в самом деле,

Кто заявил, что он навек

Остаться должен в колыбели?

Зал снисходительно молчит. Не понятый (в который раз?) и даже оскорбленный тупостью “просвещенных” господ, он покидает Собрание...

Идут годы, а он все еще один на один со своей дерзкой мечтой. И не только в Калуге — “во всей вселенной одинок”. Поэт глубоко сочувствует калужскому ученому-самородку и одновременно торжествует, теперь уже зная, что...

Не зря стремится к звездам гений.

И нужен будет небу он,

Как для Земли стал нужен Ленин.

Очень смелое сравнение, но отнюдь не случайное для поэта. Гениальный ученый-самородок и гениальный мыслитель-революционер, считал он, достойны друг друга, и должны стоять рядом.

* * *

Много-много раз слышал и видел своего друга читающим стихи аудитории, неизменно расположенной к нему, дружелюбной. Аудиторию — любую, — как старого воробья, не проведешь на мякине. Она не всегда может оценить художественные достоинства стихов, восхититься яркими эпитетами, сравнениями, метафорами, но уж отличить в них искренность от фальши, правду от лжи, подлинную гражданственность от позы — ее, как говорится, не учи. И когда Сергей негромким, но чистым баском, обращаясь к Матери-Родине России, читал: “Ты стала всем в моей судьбе./ А мне за жизнь свою, признаться,/ Как к матери, в любви к тебе/ Не доводилось объясняться”, — слушатели замирали, благодарные поэту за доверие стать свидетелями его почти интимного “объяснения”. И взрывались рукоплесканиями, когда в самом конце его звучало: “Я гением горжусь твоим,/ Что с правдою навек сроднился,/ И ты славна уж тем одним,/ Что Ленин у тебя родился”. Сергей любил это стихотворение и неизменно включал в программу своих выступлений, наперед зная, что искренность чувств, с которыми он обратился к России, не вызовет сомнения у слушателей. “Я гением горжусь твоим,/ Что с правдою навек сроднился”. “Гений” и “правда” — два самых значительных по смыслу слова поэт поставил рядом. Поставил обдуманно и твердо в пору своей поэтической и гражданской зрелости. И это вполне соответствовало поэтической традиции, начало которой положили два выдающихся современника Ленина.

“Я счастлив тем,/ Что сумрачной порою/ Одними чувствами/ Я с ним дышал и жил”. (Это С. Есенин.) “Но Ленин/ меж равными/ был первейший/ По силе воли,/ ума рычагам”. (Это В. Маяковский.)

Современник Орлова А. Твардовский продолжил традицию: “И высших нет для нас велений —/ Одно начертано огнем:/ В большом и малом быть как Ленин,/ Свой ясный разум видеть в нем”.

Был ли искренен С. Орлов в стихах о Ленине? В пределах знаний, доступных в те годы, бесспорно. Как, я думаю, и великие его предшественники В. Маяковский, С. Есенин, А. Твардовский.

Орловская маленькая Лениниана не оставит равнодушным никого и сегодня. Одни прочтут ее с пониманием и благодарностью, другие — с раздражением и даже злобой. И хотя этих, других, будет меньшинство, голоса их будут слышнее, потому что они пока на колокольне, а остальные у подножия ее. Они будут продолжать кричать, что все, что касается Ленина, не созвучно времени, устарело. И таким “коммунякам”, как Орлов*, и даже Маяковский, места на корабле современности нет и не будет.

Хочется сказать: не спешите, господа! Особенно с “кораблем” — он ведь, случается, и тонет. А вот История — в нашем случае История литературы — сооружение непотопляемое. И на нем уже заняли свои места и Маяковский, и Орлов, не говоря уж о Есенине. И выбросить их за борт невозможно. К ним можно лишь прикоснуться (в смысле — перелистать), чтобы понять время, в котором они творили, и веру, которой они жили.

Словно предвидя трагические события конца ХХ века и в то же время не веря, что они могут произойти, С. Орлов от имени своего поколения, полегшего костьми на поле боя, в надежде быть услышанным на Суде Истории, говорит:

Мы за все заплатили сами,

Нас не может задеть хула.

Кто посмеет в нас бросить камень,

В наши помыслы и дела?

Кто решится, нам глядя в лица,

Пережитое отмести,

В справедливости усомниться

Нами избранного пути?

Увы, дорогой поэт, нашлись такие: и “усомнились”, и “посмели”. Посмели и камень в нас бросить, и отвергнуть избранный нами путь. Это не значит, что они, “посмевшие”, открыли новый путь, — нет, они просто, как говорит народ, развернули оглобли назад... Но стоит напомнить им: цивилизация знает одно направление: вперед и выше! Попятное движение и тем более повторение — не что иное, как насилие над нею, которого она не терпит.

И когда поэт признавался: “Трещит башка от размышлений”, наверное, были эти размышления и о том, что смутно, но уже угадывалось в поведении — нет, не простого народа — вождей, и переполняло душу его тревогой. Именно о ней, этой тревоге, стихотворение, написанное им незадолго до смерти. Есть необходимость привести его полностью:

Христос распят, но жив Иуда,

И всходят над землей кресты.

На свете будет жить Иуда,

Покуда будут жить христы.

И молоток стучит со злостью,

Ища Христа среди людей:

Ведь надо же в кого-то гвозди

Вбивать, когда полно гвоздей.

Стучит старательно Иуда,

Летит серебреник на стол.

Ах, если бы случилось чудо

И все-таки Христос пришел!..

Пришел не так, как приходили

Все возвращенные с креста,

А в здравой памяти и силе

Ко всем, в ком совесть не чиста.

Доводилось слышать, что гражданственность, публицистичность стихов С. Орлова о Ленине, о партии, о времени, в котором он жил, не характерны для него как поэта, что они большей частью все-таки дань традиции и даже конъюнктуре.

Не стану тратить “слов” на опровержение подобных суждений, предоставлю слово самому поэту. В одной из критических статей (они составляют больше половины третьего тома его избранных сочинений) он сказал на этот счет: “В нашей поэзии подлинный поэт и гражданин — синонимы”. А в другой — еще категоричней: “Я глубоко убежден также и в том, что поэзию нельзя лишать главного в ней, то есть смысла и содержания; формалистическое творчество — явление вроде спиритуализма... Надо размышлять и заботиться о гражданском воздействии поэзии и мерой того воздействия определять силу ее и необходимость”. Добавлю: особенно в такое время, какое теперь переживаем мы.