Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)

В судьбе же Дмитрия величие Куликовской битвы несколько заслонило другие события и победы в жизни князя. А ведь это он впервые заменил деревянные стены Московского Кремля на высокие, каменные. Это имело и стратегическое, и сим­во­лическое значение для Москвы, для Руси. Если бы Дмитрий сде­лал в своей жизни только это, то уже ос­тался бы в истории Родины. Но сколько еще было сделано им!

...Шли и шли к бе­ло­каменной Москве серпуховские, боров­ские, новгородские, белозерские князья с дружинами, дивились высоким стенам, воз­веденным Дмитрием, понимали и принимали силу Москвы. Откры­ва­лись угловые башни, и входили ратники на Собор­ную площадь, распола­гались в ожи­дании выхода. Кто под обозными телегами по-крестьянски, кто у хра­мов на паперти, кто по сеновалам. А князья в боярских хоромах в ожидании Дмитрия вку­шали московские снеди.

А Дмитрий уже спе­шил в Москву от Сергия Радонежского, давшего ему свое бла­­го­словение на бит­ву и на победу. Еще виде­лись мирные кар­тины сельской нивы, за­лив­ных лугов вдоль рек. Для Дмитрия это было и укреплением духа, и прощанием с Родиной, это был, быть может, последний поклон ей.

И мне, художнику, нельзя пройти сегодня мимо этого события, мимо благо­словения на битву, это должно войти в мой замысел, стать его частью.

А Москва? Выхо­ди­ли ополченцы к Моск­ве-реке в завет­ный час. На воде мир­но покачивались суда купцов, стояли баньки по отлогому берегу, темнели мостки, где обычно бабы полос­кали белье. И в кото­рый раз провожали здесь воинов жены и сестры. Кто в слезах, а кто уже выплакал все. Тут и сама Евдо­кия, жена Дмитрия, с малыми детьми у по­до­­ла, и опять она на сно­сях. Сколько еще на Руси будут провожать жены мужей и братьев своих! Сколько их еще не вернется с поля боя!

Вот так в воображении постепенно рождалась и другая часть моей картины. Теперь я знал, это будет триптих. Форма триптиха позволит мне показать события в развитии, во времени, я смогу охватить главные, решающие моменты этой народной драмы. Боковые части триптиха ясны — “Благословение Дмитрия на битву” (прощание с Родиной) и “Проводы ополчения” (плач жен). Для меня всегда очень важно название картины, ведь в нем заключается суть вещи. Когда у меня есть название — это значит, что я готов, что я уже до конца знаю, чего хочу.

А центр? Тут труднее остановить свой выбор на чем-то одном. Узловых моментов много. Тут и совет перед битвой, когда решили переходить Дон, чтобы там, в Задонщине, или одержать победу, или встретить страшную смерть, ведь отступать будет некуда. И тревожная ночь, последняя перед решающим днем, — люди жгли костры, никто не спал, одевали, по старинному обычаю, чистое белье на последний бой, проверяли оружие. Где-то стучали по наковальне — правили копья. С шумом пролетали в темном небе вспугнутые утки, юркие кулики, ржали стреноженные кони.

От костра к костру ходили старцы с иконами, верша свое благословение на ратный подвиг. По старому стилю битва произошла 21 сентября, в день Рождества Богородицы, известна даже сохранившаяся икона Богоматери (Донской), которая, по преданию, была с Дмитрием на поле. Шли в бой с верою, и эта вера помогала — это была вера в самих себя, в свой народ, в праведность своего дела.

А может быть, для центра триптиха мне выбрать момент, когда Боброк “слушает землю”? Отъехали Дмитрий и князь Серпуховской Боброк, опытный полководец, первый советник Дмитрия в ратных делах, подальше в поле, спешились. Остался Дмитрий с конями под кроной большого дерева, а Боброк слушал землю, и услышал он гул приближающегося многотысячного войска, услышал он плач, и стоны, и стенания гибнущих — услышал он приближение рокового часа.

Мамай уже несколько дней стоял у Красного холма — ждал князя Рязанского да литовского князя Ягайло. Да что-то не спешили они, а если и подошли бы, им еще реки надо было преодолеть — переправы были разобраны по решению Дмитрия.

И вот наутро надел Дмитрий платье простого воина, не хотел он на битву со стороны глядеть, как Мамай. Хотел вместе со всеми биться в пешем строю. Пеший строй впереди, и пусть все знают, что Дмитрий среди них, где-то рядом. За пешим строем еще два эшелона конных с флангами и засадным полком Боброка, затаившимся до времени в дубраве. Позиция была выбрана так, что фланги оказались неуязвимы, их нельзя было обойти — мешали реки Непрядва и Дон, ну а строить ряды в несколько эшелонов учились у опытной в военных делах Орды.

И я выбираю момент, когда Дмитрий со своими товарищами стоит, освещенный первыми лучами солнца, и смотрит навстречу ему, туда, где стоят войска Мамая. Еще туманы стелются в низинах, еще полна росы высокая осенняя трава, а дружины уже выстроились в боевые порядки, и только потерянный жеребенок в предощущении страшного мечется между ними. Вдали за спиною воинов блестит Дон, а за Доном святая Родина — Русь, которую надо отстоять. Я объединю все части триптиха одним горизонтом, и пусть пейзаж сольется в одно целое, станет темой Родины. Я высвечу глаза и лица героев, и зритель увидит их в момент собирания духа, в решительный час предстояния перед битвой. Я так и назову центральную часть триптиха — “Предстояние”.

Оглядываюсь на свои предыдущие картины и нахожу, что в них, только на другом материале, я стремился к раскрытию в героях именно состояния определенного духовного предстояния. Это было и в “Разговоре о будущем”, и в “Молодых зодчих”, и в “Современниках”. Я стремился выбрать момент, не связанный с сиюминутным действием, но хотел рассмотреть героев в момент раздумья, принятия решения, а это всегда связано с напряженным внутренним состоянием человека.

Беспримерный Александр Иванов в “Явлении Христа народу” нашел феномен решения полотна в том, что самого явления как бы еще нет, Христос хоть и присутствует в картине, но фигура его мала, она лишь обозначена, названа, а вместо “явления” в картине мы обнаруживаем, скорее, состояние того же “предстояния”, позволяющее художнику проследить состояние каждого из героев. Чтобы рассмотреть их лица, мы оказываемся на таком расстоянии от картины, что не охватываем ее краев, и тогда мы вместе с героями тоже ощущаем это извечное ивановское предстояние. Предстояние, ожидание — в самих этих понятиях заложены категории времени. Вообще, для художника, ограниченного в картине двухмерной плоскостью и единовременностью восприятия, характерно стремление вырваться из этих рамок и создать не только пространственный образ, но и эффект течения времени. И вот, как только художник вовлекает нас в рассматривание картины последовательно, так сразу возникает ощущение временной протя­женности, развития в картине. Так в самом построении картины, в том числе в ее драматическом ходе, заложены возможности развития во времени.