Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)

Интересно, как в поисках. В “Евдокии”2 — амфитеатр, женщина на берегу.

Проходишь через неизбежности, вторичности. Ассоциативно натыкаясь на них. Хорошо, что есть эскиз, в котором возможно их преодолеть или почти преодолеть.

1 марта 1980 г.

А сегодняшний день принес мне одну встречу. Я стоял в магазине в очереди. И вдруг передо мной прошло, проплыло лицо старой женщины с глазами, как у состарившейся Богоматери. Мы были с Ирочкой3, и я попросил жену подойти к ней. Очень захотел нарисовать ее в “Куликово” и равно боялся отказа. Я сразу подумал, что она не москвичка (магазин под одной крышей с рынком). И точно. Они с дочерью из Калининской области. Приехали на базар продавать сало. Да торговля неважная. Вчера на двадцать пять, да сегодня немного. “Ну масла купили да апельсинов, вот и все деньги”. “А только, — говорит, — вы найдите какую другую старушку. А мне некогда, — говорит, — мне еще в “Детский мир” надо. А вечером уезжаем. Билеты еще не взяли”. Ну, мы решили ее уговорить. (Ирочка, молодец). Подходим к дочке ее, а та сразу говорит: “Пусть идет, пока я тут торгую”. И, покраснев от смущения, пошла бабуля с нами: “Да куда это я такая досужая пойду. Шестьдесят два года уж. Корова есть, а помрет бабка, что они будут делать? Ой, спина болит, сегодня на полу спали. Тридцать человек нас в одной комнате в общежитии, все на полу. Да еще по тридцать копеек взяли. Больше уж не решились”. “А народ хороший у вас в поселке?” “А для меня все хорошие”. А как расставались, дочка ее говорит: “Спасибо, мать нарисовали. Мы, — говорит, — вам посылку соберем”.

1 марта 1980 г.

Женщина на берегу.

Река Остер, что в Зарайске протекает, — невелика. Берега ее не круты. И без всякой растительности. Так, степная речушка, и на зеленых ее берегах мы, студенты-первокурсники ВГИКа, проводим время у воды — практика. И вот однажды напротив нас, на том берегу, остановился “газик” и вышли мужчина и женщина. Они стали раздеваться, чтобы выкупаться, да, видно, в случайной поездке не было у них купальных принадлежностей. Мужчине-то проще. А вот женщина решила этот вопрос по-своему. Она разделась донага. Он что-то сказал ей, показывая в нашу сторону. А она только рукой махнула, не подумав прикрыться. Так она смеясь и вошла, не торопясь, в воду. И в ее прекрасной обнаженности не было ничего грязного или пошлого. Зеленый берег, солнце, воздух и тело, излучающее нежную мраморную белизну — все это являло собой прекрасную картину. Хотя и смущало нас. А женщина выкупалась, он тоже вышел из воды. Они оделись и уехали. А видение навсегда осталось со мной.

1 марта 1980 г.

[Мы] не свидетели, но участники.

Мы снимали в одном из городков нашей средней России4. Я ехал однажды с выбора натуры в пустом “рафике”. Шофер да я, вдвоем. На обочине на одной из остановок неизвестно как курсирующего автобуса стоял человек. У ног его лежал полупустой мешок. “Давай возьмем мужика”, — предложил я шоферу. Я любил подбирать людей по пути. Глядишь, и узнаешь и местные новости, и выспросишь что нужно; что за река, что за деревня, да мало ли что еще. У этого дяди я решил много не спрашивать. Он оказался навеселе. А я не любитель хмельных разговоров. Да только услышал, что в мешке у него что-то живое шевелится и повизгивает. “Поросенка вот купил”, — говорит. “А дорого?” “Двадцать пять отдал, ну, и обмыли маленько”. “А сходить вам далеко?” “Да нет, немного еще с вами проеду. А вы, — говорит, — кто будете?” Я рассказал, что снимаем здесь фильм. “А-а, слышал, про войну, — говорит, — да? Вот и спасибо вам, спасибо, что про войну. Молодые вы, а молодцы. Спасибо за память”. Вот такая встреча.

А машина наша приближалась к Мурому, где на площади готовили мы к съемке главную сцену — повешение героев. В городке шли слухи-пересмешки о том, что, кто согласится, чтобы его повесили, заплатят сто рублей или даже триста. И когда я был на декорации, досужие прохожие все спрашивали, скоро ли “вешать” будут. Неловко и шутить с ними было на эту тему, и не отвечать тоже. Дело-то святое у нас было.

И вот в один из воскресных дней назначена была съемка. На площади города, превращенной в место казни, согнали немцы народ, и стали мы вершить наше действо — прощание героев перед казнью: такова была сцена. И драматизм сцены захватил всех нас. И обращение к участникам массовки (да и просто к прохожим, что зеваками торчали на площади) звучало уже в полной тишине.

И вот началось действо, и случилось чудо. Актеров не стало, стали люди, действительность, история. Время отодвинулось на тридцать пять лет назад. Площадь застыла в оцепенении. Не стало ни зевак, ни случайных прохожих. Все стали участниками события. Как в греческой трагедии. И оно развивалось по своим законам, это событие. И актеры, уже после окончания эпизода, никак не могли выйти из этого состояния. Все стояли, обнявшись, и слезы были в их глазах. И люди не хотели расходиться.

13 марта 1980 г.

Я встречаю мой новый день ожиданием труда. Все, что делаю и делается вокруг — фокусирую туда, в картину, где найдет желанный выход мое “я”, моя мечта, мой особый диалог со всем вокруг и с самим собой... Привез подрамники, резал холст, натягивал. Три холста заняли всю большую стену. Дик5 шарахается от больших незнакомых предметов. Я привыкаю к их размеру, будто не сам пришел к нему. Радостно пахнет льном и смолой. Забиваю сотни гвоздей... Для этого и залезаю на свой столик, чтобы достать до большей стороны. Я мечтаю, я кайфую. Время летит, как одно мгновение. Завтра начну грунтовать. Пальцы гудят от молотка и гвоздей.

16 марта 1980 г.

Первый день, когда я начал центр — “Предстояние”. Сразу оживает прост­ранство в пока еще темных переходах света и тени. Надо сохранить этот тревожно-торжественный трепет света и цвета, скульптурность полутонов. Поцарапанные копья, щиты. Лица загорелые, со шрамами. Квадрат холста помогает почувствовать все пределы внутри, сохранить дыхание, умножить накал, звучание, резче аккорды.

19 марта 1980 г. Утро.

Вчера нашел Евдокию. И совсем рядом. Милая моя жена надела, как мне было нужно, платок. И я вижу — она. Я и раньше все искал ненароком похожих на нее. Да вроде — не ее. А она — вот она, рядом. Вскинутые брови, большие полуопу­щенные глаза, чистый непорочный лоб. Евдокия есть! И еще этот день принес мне Дмитрия. Прямо на улице, у музея Корина, подошел я к парню. Хорошая скульптура лица, растительность — то, что мне надо. Доброта. Разве что духовность тащить надо. Так ведь не все вдруг. Оказался крановщик Вася, хороший русский парень.

21 марта 1980 г.

Сегодня день начал с музея-мастерской Корина. Колосс, художник, впитавший русскую икону и классику, готовый на великие дела И все же удалось ему своим творчеством проложить мостик от классики к нам, живущим после него. Он держал эту животворную нить мастерства, нес этот факел вдохновения. Конечно, он был сыном своего времени, не избежав его ошибок. И все же я склоняю голову перед Мастером.