Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было

– Люди, которые ездят в «Газгольдер» и к Симачеву, – спокойно объясняет Кубиков, – не из этой реальности. Они вообще не знают, где метро находится. Мир видят из окна машины – затонированного. Не получится в этих краях ничего путного, дальше и говорить нечего.

В Театр Гоголя заходили поезда. До театра здесь было депо. Угрюмая поваленная колба последовательно рассечена на сцену, партер, амфитеатр – что, по всеобщему мнению, пустуют не первое десятилетие. По всеобщему – потому как никто из моих знакомых театралов в Театре Гоголя не бывал и двойку за посещаемость ему ставят заочно. А я не театрал – я просто не знаю. Макабрическая дива Диаманда Галас как-то отменила здесь концерт за три часа до начала – якобы рояль не понравился. Обстановка провоцирует на деструктивные решения. По похоронному настроению, по пролетарской безнадеге – Театру Гоголя в Глазго бы находиться. Над главным входом – вентиляционная труба, на ней рекламный плакат-растяжка (самозахват – никто больше не позарится на рекламу в такой дыре): «Последние». Дают Горького.

Игорь одной рукой придерживает дверь, другой – здоровается с охранником. Наша дверь – дешевый ДСП со стеклянными перегородками, как в провинциальном мебельном, – справа от главной. Театр сдает в аренду репетиционные залы. Здесь погорел не один клуб, я был тому летописцем, как и каждому клубу в городе, и маршрут внутри владения помню. От входа наверх – унылое кафе, выкрашенное в цвет болотной тины, прямо и вглубь ведет коридор-змея, увешанный фото Бон Джови, Ван Халена и Jackson 5 в пыльных рамочках. Где-то там, через три десятка метров, коридор кончится и мрачнейшая лестница поползет наверх, к бильярду, караоке, шатающимся столам и мусорным мешкам, которые для ускорения процесса добросовестные уборщицы ставят у входа в зал.

Залов два: человек на двести и еще один – на семьсот. Того, что на семьсот, объясняет Игорь, по технической документации в природе не существует. Точных размеров его никто не знает, кем и когда построен – бог весть. В центре его стягивают со всех сторон, как песочные часы, нависающая притолока и будки звукосветодеятелей – ломать это хозяйство ни в коем случае нельзя, так как где-то там несущая конструкция, ну а где – да-да, бог весть.

– А что здесь раньше было? – спрашиваю у охранника.

– Клуб, – охранник недоуменно морщит лоб.

– Нет, а до клуба?

– Другой клуб.

– Ну, в смысле, до клубов, до театра?

– Я-то почем знаю, – бурчит охранник. И, подумав, добавляет: – Старший говорил, пыточные НКВД были. Там до сих пор на камерах слежения белые тени по пустому залу бегают.

Официантка Лена, высокая, статная брюнетка, элегантна, чуть раскоса – это добавляет ей шарма. Что она делает в пустом зале двенадцать часов кряду каждый день – теряюсь в догадках. Лена, как и почти все нанятые предыдущим руководством, ездит на работу на электричке: откуда-нибудь из Щербинки, с Силикатной или Колхозной – что там еще есть на этой ветке. Чай в пивной кружке приносит с завидным энтузиазмом. Я единственный, хотя и бесплатный клиент. Чай в пивных кружках я подсмотрел в «FAQ-кафе, дезорганизованном веб-дизайнерском заведении в двух шагах от Тверской. Лед в кипяток попросил Лену добавлять сам. Лена пробралась в бар, кинула в кружку палочку корицы, отрезала ломтик лимона, ломтик яблока, добавила мяты – теперь я от нее с этим чаем так быстро не уйду.

В сумеречном ноябрьском полумраке стоит в пробке весь город. Даром что мы рукой подать от Садового – под нашими окнами никого. Не страшно. Готов поспорить: через два месяца разборчивый ночной житель выучит сюда дорогу. Зря я, что ли, год от года на чужих ошибках учился и чужие клубы хоронил.

Чаем заправляемся и голову включаем.

Чего в городе нет?

Светской жизни предостаточно, с цыганско-югославским гламуром, округлыми животами папиков и аппетитными ногами моделей – вчера с поезда «Чебоксары – Москва». С заботливо упакованными пачками кэша. С базами данных, как в клубе «Осень»: «Богатый пидор на бентли. Скидка – 50%». Ну, до этого кэша профессиональных охотников хватает. Мы в культурных чаяниях зажиточных колхозников не ориентируемся, да и куда бы нам с Курского вокзала – в калашный ряд.

Междусобойчика для профессиональных клубных жителей, кельнского техно и манчестерского хауса – этого в «Миксе» и «Пропаганде» достаточно. Там места насиженные и самоиграющие: в «Пробке» женщина шеф-повар как сочинила свои легкие блины девять лет назад, так до сих пор с ними примадонна – что уж здесь об арт-части говорить: непоколебима.

Уютных квартирных посиделок захотелось – есть Митя Борисов и Дима Ямпольский, вечные Коровьев и Бегемот питейной сцены, из их «Гоголя» в Столешниковом в их же «Жан-Жак» на Никитском и обратно перемещаться можно бесконечно, до цирроза печени – не надоест. А надоест, так к семейству Паперных всегда можно в мамосынов «Китайский летчик» вернуться.

Концерты большие – да есть концерты, в избытке; местные – одни и те же, привет «Нашему радио»: «Сплин» да «Би-2», Сукачев да Агузарова; западные – разные, как правило, парадно-убыточные: смотрите, дескать, люди добрые, как клуб в просвещение инвестирует. В пятиэтажный «Би-2» или в питейные «Шестнадцать тонн» на такие концерты забегаешь зажмурившись – чтобы, замешкавшись, не столкнуться вдруг с компанией поющих караоке бухгалтеров или футбольных болельщиков; это не вы, это они тут завсегдатаи. И нигде, и никогда не пересекутся эти миры. С чаем что-то не то. Горечь пробивается сквозь лимон и корицу – прошу Лену плеснуть мне просто горячей воды на пробу. Так и есть, на Тверской – другая. Лучший Клуб обслуживает другой водозабор.

Еще нет концепции – а владелец уже просит название. Кажется, я не выходил из этого зала цвета болотной тины неделю. Сегодня присоединяется Игорь, у него тендер среди таджикских рабочих бригад, строить надо, сроки жмут. У нас нет самого малого – четкой концепции, дизайна и плана действий. Теперь выясняется – нет еще и названия.

Игорь, инженер-технолог по образованию, задумчиво чертит на А4 какие-то молекулы. Начинаю рисовать и я.

Как вы яхту назовете – так она и поплывет. Международное название, встречающееся от города к городу, Propaganda – лучший задел. Народный дух – желателен. Понятность для иностранных деятелей культуры – плюс.

Перебираем важнейших деятелей культуры. Dostoevsky. Griboedov. Tolstoi. Первые два уже есть в Питере – не годится.

– Kalashnikov, – предлагает Игорь.

– Вот уж точно посол русской культуры, – отшучиваюсь я. Хорошее название вообще-то.

– Ну, был купец такой еще, – мнется Игорь. Страны. Города. Авиарейсы. Международные связи -

мы же путешественники как-никак. СССР. Берлин. Рейкьявик. Таллин – Ереван. Рига – Магадан.