Олег Платонов - Мифы и правда о погромах.

С другой стороны, невзирая на все их лукавство, подкуп свидетелей евреями был достаточно очевиден. Подчас же, обнаруживались и прямые тому доказательства. Так, выяснилось, что Хайкель Шварцман и Лейзер Кривой подкупали свидетеля Муругого, а Рухля Гольдбардт и Аарон Золотницкий — свидетеля Хагельмана, разумеется, столько же на погибель обвиняемым, как и на радость кагалу.

В гармонии с этим, черною неблагодарностью (например, Перец Сатановский — Маринушкину, Ицка Козлов — Пирожкову и другие), а то и ложными доносами (на полицейских чинов, — даже помогавших спасать еврейское имущество) евреи платили за оказываемое им добро.

В заключение, успев припрятать свой товар, евреи умалчивали об этом на Суде, а иные не затруднялись и предъявлять о нем иски. Наряду с этим, они изобретали и такие случаи погрома, которых вовсе не было. Для полноты спектакля, некоторые евреи, — уже после погрома, собирая и перенося товары в свои магазины чрез «босяков», но под охраною военных караулов, снимали фотографии, дабы подделать самые картины погрома, — так сказать, на глазах войск, и тем ввести сенатора Турау в заблуждение (свидетель-очевидец — брандмейстер дворцового участка Трофимович).

К.Но картина всё-таки не достигала той художественной законченности, на которую евреи бывают такими мастерами, когда им приходится «помогать своему счастью». И мы, действительно, видим, что, после погрома, в «избранном» народе, для апофеоза «свирепствовала» эпидемия повального банкротства, — даже, если так можно выразиться, в квадрате. Сперва не платили своих долгов отдельные евреи; затем, они соединялись в нарочитые «товарищества» и уже ничего не платили сообща. Таким образом, согласно мудрым указаниям старейшин многострадальной синагоги, в результате, пострадали от погрома почти что сами же гои — фабриканты Московского и других районов.

Отсюда понятно заявление на Суде честного караима Максимоджи: «Никто из нас не дошёл до того, чтобы заниматься революциею!..»

I.Обвинительный акт, — в свою очередь, не давал истинного представления о ходе событий. Тому первым и лучшим доказательством служит факт, что ни один еврей не был предан Суду.

Далее мы видим следующее: «До погрома настроение в Киеве было страшное и растерянное». «Еврейское царство настало». «Это была вакханалия чего-то мрачного и зловещего»… — говорили свидетели.

Но из обвинительного акта сего отнюдь не явствовало. Там, например, не заключалось и намека на то, что раненых и убитых русских оказалось втрое больше.

Да и вообще, относительно производства настоящего дела — до открытия судебного заседания нельзя не заметить, что всем, кому сие ведать строго надлежало, по-видимому оставалось неизвестным мудрое изречение древности: «Когда политика входит в судилище, — правосудию ничего не остается, как бежать в окно!..» Тем не менее, вопреки долгим усилиям «освободительной» подготовки, на суде был отвергнут предыдущий диагноз, и уже не правосудию, а политике пришлось учинить исход… Так, говорят, и больной иногда выздоравливает, несмотря на лечение».

С другой стороны, — по указаниям обвинительного акта, если не самым важным, то наиболее сложным предметом судебного следствия явились убытки евреев: стулья — Марголина, брюки — Тарадая, стора — Рацимора, окна — Шапиро; 75 р. — Моргулиеса, грязные перчатки — Гиля, подушка и самовар — Боруха Белокопыта; танцы на рояле — Дудмана, матрац — Хаима Колина, галоши — Тумаркина; кофта — «барыни» Баси Львович, мешок с рисом — Мордуха Сахновского; горсть орехов — Мошки Котлярского, юбка жены Литвака и другие, не менее почтенные «жертвы громил».

В уголовном же направлении, дело по акту обстояло так, как бы «погромное» нападение на евреев произошло — без всякой их вины.

Иначе говоря, заключительная формула обвинительного акта изложена в таком виде, как если бы, например, русское население Москвы бросилось на евреев и начало сокрушать их — ни с того, ни с сего.

В виду указанной «директивы» процесса, — если бы, допустим, житель Ван-Дименовой Земли прочитал в «Times'e» обвинительный акт по делу о киевском погроме, то, согласно с утверждением евреев, он должен был бы заключить о беспричинности этого варварского деяния, изуверною русскою чернью направленного на добродетельных израильтян, которые были повинны разве в том, что в мрак русского деспотизма хотели внести несколько лучей свободы…

II.Ясно, что, при такой постановке вопроса по обвинительному акту, т. е. — основному и «надлежаще проверенному» документу, которым исчерпывается содержание дела, правосудию предстояло ограничиться тем, чего не было, а все, что происходило в действительности, игнорировать.

Вот куда могло привести формальное отношение к закону. Изданная в 1891 году статья 2691 Улож. о нак. — исключительно для защиты евреев от погромов оказывалась единственным источником и для «законного» же разрешения дела — об измышленных уже самими евреями, на погром России, тягчайших оскорблениях ее святынь, равно как о вооруженном еврейском бунте в Киеве и, наконец о таком бездействии власти, когда доведенный до отчаяния русский народ вынужден был стать на защиту родины и действительно сокрушил революцию сынов Иуды, прямо рассчитанную на обращение русских людей в рабство. Иными словами, выходило, что данная русскою государственною властью — в 1891 году, т. е., когда октябрьских 1905 года событий не могло себе представить никакое воображение, — гарантия евреям от насилий из племенной к ним вражды обеспечивает тем же евреям безнаказанность — хотя бы и за государственную измену — и, сверх того, карает русских людей, даже когда, руководствуясь отнюдь не враждою, а крайнею необходимостью, они стали на защиту отечества и его святынь, поруганных все теми же евреями — с целью учинить разгром всей России.

III.При означенных условиях, положение защиты на суде было воистину трагическим. Невзирая на ст. 475-ю уст. уг. суд., по силе которой судебный следователь выдает обвиняемому копии своих постановлений и протоколов бесплатно, — этого, столь необходимого для защиты материала, ни у кого из подсудимых не оказывалось. Значение данного факта усугубляется тем, что, вопреки требованиям справедливости, он стал явлением обыденным. Неизменно повторяясь и по другим делам сего рода, это явление тем печальнее и унизительнее, что у «потерпевших» гражданских истцов такие копии всегда имеются, а нередко и в отпечатанных, за счет кагала, брошюрах. Всякий практический юрист поймет, какие преимущества над несчастными «погромщиками» извлекают евреи уже из одного этого. Затем, — что было ещё хуже, по неведению и даже безграмотству подсудимых, важнейшие из свидетелей оказались и вовсе не вызванными в судебное заседание, а сроки на вызов прошли.