Олег Платонов - Мифы и правда о погромах.

Когда же оба названные подвижника за Израиля были, увы, сами изобличены в убийстве Козлова, то начался подкуп свидетелей, а у следователя и — его письмоводителя, К полицейскому же чиновнику Любину, предлагая крупную сумму денег, несколько раз являлись «старейшины»: раввин Айзик Мен, банкир Мордух Пейсик и мишурис (фактор) Хаим Прилуцкий — с назойливыми требованиями «выручить» Пластика и Дубинского. Дело не выгорело, и Пластик бежал из Смелы, а Дубинский почему-то не успел. Тогда, в отмену всех своих прежних показаний, он заявил следующее.

Наравне с единоплеменниками своими, скрываясь во время погрома, где мог, он думал только о спасении своей жизни, а потому из громил опознать никого не имеет возможности, значит, все, о чем он говорил раньше, — ложь. По воззрению же кагала, гои должны отвечать друг за друга, — и чем больше их погибнет от еврейских рук или же при невольном содействии русского Суда, тем лучше. Таково, в частности, было и решение еврейской общины на синагогальном собрании, в м. Смеле. Кроме того, еврейству хотелось показать, что в погроме участвовали не одни простые люди, а и образованные, имеющее хорошее положение… Сообразно с изложенным, все евреи действовали и давали показания. Он же, Зусь Дубинский, равным образом, не смел ослушаться «святого» кагала.

Дубинский, однако, не признал себя виновным в убийстве Козлова (погибшего, вдобавок, от нападения сзади). Тем не менее, виновность его не подлежит сомнению, — как по смыслу упомянутого кагального решения, так и ввиду явной беспомощности такой жертвы, как нищий, за которого и заступиться было некому. Дело же раскрылось случайно.

А что касается нового «исхода евреев», в Киеве, то это уже третий, а не первый, случай. Как только, — ввиду явного и сознательного непослушания, председатель Суда принимал решительные меры против посягательств на правительство и войска, тотчас, — жалуясь на «угнетение» и на «погибель правды», представители сынов Иуды спешили уйти.

Так было в Кишиневе и Гомеле, так произошло и в Киеве…

VI.Такова же, в общих чертах, была и вся вообще «тактика» еврейской «свободы», призванной дать ответ за ужасы, разврат и отчаяние, которыми она запятнала не один кагал, а и его «шаббесгоев» — на всем пространстве России.

Тем не менее, как и в двух прежних «исходах», правосудие в Киеве не пострадало.

Свой долг оно совершило не за страх, а за совесть.

Недосягаемым же образцом для уразумения кагальной деятельности может послужить и её заключительная картина.

В предместье Киева, Демиевке, 19-го октября, с иконами и Царским портретом — в слезах радости, что миновала невиданная, тяжкая, вопиющая беда, русские люди, под звуки «Боже, Царя храни!» и «Спаси, Господи, люди Твоя!» идут процессиею.

Собираясь вокруг толпами, жиды суют молящимся в лицо кукиши и приговаривают:

«Что они носятся с своим царём!.. Таких царей теперь можно покупать дрей на копейку!..»

VII.Страдая невыносимо, — русский народ хорошо понимал весь ужас событий, но никто не приходил к нему на помощь. Самый патриотизм, в это позорное время, осмеивался. А когда, готовое разорваться на части, русское сердце не выдерживало, тогда судебные следователи, — в «триумвирате»: Мерный, Люцидарский и сам Яценко, старались доконать его всею тяжестью «судебной» власти, какою располагали.

А власть эта не мала. Она была способна освободить Ратнера и, с одинаковою легкостью, могла посадить на скамью подсудимых как древнего старика Колесникова, так и наивного «хлопчика» Григория Дьяченко.

Этот Дьяченко, даже по обвинительному акту, «изобличался» лишь в том, что ударил палкою по шторе какой-то еврейской лавки. Пробыв, тем не менее, два года под следствием — с арестантскими ротами в перспективе, он для кагального апофеоза, явился в Суд.

Здесь судебному рассыльному вдруг показалось, что скамья — для подсудимых, содержащихся под стражею, как будто пустовата…

Действительно, там сидело всего б человек, а мест было 20. И вот рассыльный, впрочем, лишь по собственному усмотрению, «пригласил» туда ещё кое-кого из подсудимых, — оставленных на свободе, — в том числе и Дьяченко. Попал же «хлопчик», хотя и случайно, но, увы, на первое, т. е. на самое видное место скамьи…

А напротив, — с важным и торжествующим видом, «готовился к победе» целый сонм представителей «угнетенных» и «пострадавших» евреев.

Юная, мягкая, благородная душа хлопчика не вынесла такого унижения. И за что?!.

Не прошло и нескольких минут, как, уже по открытии заседания, когда все глаза устремились на позорную «скамью» и, прежде всего, на несчастного Дьяченко, — он зарыдал, а затем, в истерике, свалился — уже под «скамью подсудимых».

Вынесли беднягу, но он не скоро оправился». Ведь то, что он увидел в зале и мгновенно вновь пережил из октябрьских событий, было лишь новым, жестоким, коварным, вопиющим посрамлением его великой родины, — милой, рыцарской, гордой и многострадальной Украины…

Благородные, горючие слезы Дьяченка прошли бесследно для «истинно-еврейских» газет… Да и стоило ли упоминать?..

В нём плакала русская печаль, — рыдала Россия…

VIII.Приговор Суда известен. Оправданы все (54 человека), обвинявшиеся собственно в погроме. Только задержанные с поличным (16 человек) осуждены, — впрочем, снисходительно. Независимо от сего, по чрезвычайным обстоятельствам дела, Окружный Суд признал справедливым всеподданнейше ходатайствовать пред Его Императорским Величеством о таком смягчении участи осужденных, которое выходит за пределы судебной власти.

Как все данные этого процесса, так и само предварительное содержание многих из подсудимых, в течение более или менее долгого времени, под стражею, равно оправдывают этот глубоко обдуманный приговор.

В частности, нельзя не принять во внимание и того, что, — отрицая право собственности, пропагандисты социализма, преимущественно евреи, пожали, что посеяли. Они ведь сами же учили темных людей брать чужое».

IX.Но если скамья подсудимых теперь, — после двухмесячного почти пребывания на ней «погромщиков», наконец, освободилась, то ей не следует оставаться праздною. Пора занять вакантные на ней места и таким неприкосновенным доныне подвижникам за Израиль, как другой Григорий… Бродский и его братья, «панычи Миша и Юзя», равно как сын доктора Вишнепольского и другие, им подобные. В особенности же грустит, надо полагать, означенная скамья по «народным предводителям» — Шлихтере и Ратнере… Им уж давно пора напомнить, что есть судьи в России…

Таково твердое убеждение русских людей, и оно, без сомнения, перейдет в действительность…

Могла быть революция и в России, — хотя бы с участием инородцев, поляков, чухон, армян… Нет, судьба-мачеха распорядилась иначе. Подряд на «русскую» революцию она сдала «всемирному» кагалу!.. Предварительно же, расположившись «на зимних квартирах» — именно у нас и на нашей груди отогревшись, «избранный» народ из подаренных нам же, Польшею, трех миллионов особей успел размножиться до восьми миллионов…