Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6322 ( № 18 2011)

Скитская летопись

На протяжении всего повествования ждёшь столкновения скита и советского левиафана, но в том-то и парадокс, что столкновения не происходит, а пришлые злодеи один за другим умирают, как будто сама природа противится тому, чтобы был нарушен покой заповедного края.

Зиганшин – певец этой земли, её флоры и фауны, быта и поэтических сказаний якутов и эвенков. «Этнографические» страницы романа с достоверностью личного присутствия рифмуют её холод и жар, они сами по себе поэзия. Близость природе, простота нравов, какая-то особая теплота кочевой жизни – всё это создаёт неповторимый колорит повествования. Читаешь и веришь, что эта странная жизнь, может быть, и есть тот самый «третий путь», дополнительная степень свободы, дарованная нашей земле. Рассказ Камиля Зиганшина о жизни эвенков читается как «очерк в романе» и имеет самостоятельную ценность.

В центре повествования – жизнь религиозной общины. Быт старообрядцев, их близость естественному порядку вещей, в конечном итоге их «инакость» выписаны любовно и подробно, чего не скажешь о религиозной составляющей жизни скитников, которая предстаёт в романе в образах фанатических в прямом и переносном смысле слова.

Кажется, что, отделившись от жизненного пространства падшей России и патриаршей церкви, хранители истинной веры выпали не только из отечественной, но и из мировой истории, в начале которой, согласно христианскому вероучению, была катастрофа грехопадения. Живя в чистоте неизменяемого ритуала, читая жития святых и Домострой, главные герои романа как будто никогда не слышали о возможности отпустить грех и простить обиду. (А можно ли простить то, что стало с Россией, и кого прощать, и перед кем повиниться – все эти вопросы даже и не возникают на их горизонте.) Одно из центральных событий скитской «летописи» – грехопадение главного героя Корнея, прельстившегося красотой пришлой «ведьмицы». За минутную слабость он платит страшную цену – вечное изгнание из родного дома, которое обернулось для него двенадцатью годами лагерей. Но ни искреннее раскаяние героя, ни его душевные муки не могут смягчить сердце его жены Дарии, не может она, хранительница и ревнительница истинной веры, сделать то, на что способна любая неграмотная баба, – простить непутёвого, но любящего мужа. Более того, даже родной сын «блудного мужа», монах Андриан, сподобившийся, как следует из повествования, высочайших вершин духовного просветления, таит в душе обиду на отца: «Изосим (мирское имя о. Андриана) не только знал, но даже видел внутренним взором, что жизнь родителя висит на волоске, но незаживающая обида за мать, младших братьев, сестру и деда с бабкой подавляла желание помочь».

В конце концов сыновья любовь победила обиду, и раненый Корней, заплутавший в тайге, остался жив, хотя и без ног, что явилось прямым следствием медлительности Изосима. Спору нет, простить обиду не только трудно, но порой невозможно. Удивление вызывает не то, что в христианской общине процветает грех, а то, что этот грех всеми, и, главное, автором романа, воспринимается как норма христианской жизни. На этом фоне появление таёжного духа Сибирича, который является «наместником Творца на этой территории и подвластен Ему и Главному Горному Духу, живущему на Тибете» (вот кто, оказывается, хранил общину от бед и напастей!), и другие «кудеса» уже не кажутся странными. Но чудо чуду рознь. Фантастическое допущение уместно и даже необходимо в пространстве мифа и сказки, но роман Камиля Зиганшина изначально строится как правдивое реалистическое повествование, претендующее на историческую и этнографическую достоверность, в котором легендарная тень заповедного Беловодья только оттеняет и углубляет реалистическое содержание.

И вдруг читатель узнаёт, что жители скита избраны для невероятной миссии, которую озвучивает дух – хранитель скитской общины: им доверено перенести в надлежащее место прядь волос Христа, прикоснувшись к которой Он сможет обрести земную плоть, и тогда начнётся Второе пришествие.

Участившиеся катаклизмы

Кредит доверия, который успел заработать Зиганшин до этого печального эпизода, достаточно высок, поэтому до последнего надеешься, что безумная смесь из легенд о Святом Граале и инопланетянах, помноженная на эстетику советской кинофантастики 70-х гг. и приправленная псевдохристианской эзотерикой, будет оправдана писателем каким-то очень сильным и неожиданным сюжетным ходом.

Появление Сибирича – досадная, но не случайная черта этого повествования. Именно в словах этого персонажа раскрываются мировоззренческая основа жизни героев романа и взгляды автора: «Ты должен понимать, что Земля такой же живой организм, как и вы. Её лик, как лицо человека, со временем меняется. <���…> Участившиеся природные катаклизмы – это реакция Земли. Ураганами, землетрясениями и цунами она выражает человечеству свой праведный гнев. А вот ваша община живёт в согласии с Природой. Так и надо бы жить всем – о том мечтает Создатель». Это и есть идеал Зиганшина, ничего общего не имеющий с христианской этикой, – естественный человек на голой земле, живущий в согласии с её биоритмами, вне истории, культуры, религии. В свете этих слов становится понятно, почему золото Алдана, несметные богатства, таящие в себе страшный соблазн и опасность, не оказывают на жителей скита почти никакого влияния, почему золотая лихорадка, так достоверно описанная Зиганшиным на первых страницах книги, проходит в лёгкой форме. Золото – дар Земли и, как любое проявление природного естества, не может нести в себе зло.

В романе, больше похожем на летопись, нет явного начала, поэтому и финал его открытый. Последняя глава возвращает нас к судьбе почти забытого героя – повзрослевшего сына Лосева – Игоря, который по иронии судьбы одновременно оказывается внуком предателя Василия Сафронова, укравшего у отряда золото и заодно прихватившего из скитского монастыря богато украшенный золотой крест, что, конечно, повлекло за собой неминуемое возмездие (Сибирич шуток не понимает). Внук узнаёт о предательстве деда и уходит из дома, так и не изведав тайны своего родства. Предатель Василий умирает в тяжких муках, не успев повиниться перед горячо любимым внуком. Тайна Алдана не раскрыта, последняя связь с большой историей разорвана, все виновные наказаны, а раскаяние не повлекло за собой прощения. Всё предсказуемо. И всё-таки на последних страницах этой книги герои испытывают реальную боль, и пусть не трагедия народа, но драма семьи обретает свои истинные масштабы.

Человек не может прожить вне истории, как бы далеко ни убегал он от её железной поступи в заповедные дебри сказочного леса. И литература должна дать адекватный ответ на вопрос: что произошло с нами в XX веке. Разумеется, у неё есть и другой путь. Но тогда сказка рискует обернуться кошмаром.