Хорхе Борхес - Новая встреча. Неизданные беседы

Разумеется, но между этими двумя типами гаучо — расстояние не менее чем в полвека.

Верно; и я не уверен в том, что когда Гуиральдес писал «Дона Сегундо Сомбру», подобные гаучо существовали в действительности; скорее всего, нет. Скажу так: Рикардо должен был бы прочитать свой роман в детстве, у себя в эстансии [67] Эстансия — в Аргентине: большое скотоводческое поместье. . Так же как и Палермо, котором писал Карриего [68] Карриего Эваристо (1883–1912) — аргентинский поэт. О поэте, его творчестве и его времени Борхес в 1930 году написал книгу «Эваристо Карриего». в книге «Душа предместья», в действительности уже не существовал… да, в прошлом в Палермо были драки, поножовщина, убийства, но во времена моего детства никаких драк в Палермо уже не было. В ту пору не только в Палермо, а и во всей стране было спокойнее.

Вероятно, в основе этих книг — местные мифы.

Да, полагаю, что да. В случае с Карриего сказалась традиция литературы об удальцах, которых больше было в Энтре-Риос [69] Энтре-Риос (Междуречье) — провинция в восточной части Аргентины, между реками Парана и Уругвай. , чем в Буэнос-Айресе.

Вы упоминали о том, что Рикардо Рохас [70] Рохас Рикардо (1882—957) — аргентинский писатель, историк. однажды высказал мысль о происхождении гаучистской поэзии, мысль, способную привести в замешательство.

Гаучистских поэтов он называет пайядорами, бродячими певцами, но ни один из них в действительности пайядором не был. Возможно, Аскасуби [71] Аскасуби Иларио (1807–1875) — аргентинский писатель. Автор гаучистской поэмы «Сантос Вега». был бродячим певцом, но и это убедительно еще не доказано. А для меня, например, очевидно: гаучистская поэзия родилась в городах.

Гаучо и пампу придумали в Буэнос-Айресе?

Да, полагаю, что да; и придумали славно; Буэнос-Айрес не заслужил упрека за эти выдумки. Наоборот, он заслужил похвалы.

Мне помнится, вы говорили, что в манере письма аргентинских писателей выражаются две сокровенные склонности аргентинцев. В качестве примера вы процитировали стихи Банчса [72] Банчс Энрике (1888—968) — аргентинский поэт. , в которых выражена уклончивость или стыдливость аргентинца.

Да, и конкретно — в тех случаях, когда Ванчс не затрагивает местного колорита; я цитировал те стихи, где говорится о соловьях и черепичных крышах, не так ли? «…На черепице крыши / и в стеклах окон солнце золотится. / И в соловьиной песне голос страсти слышен». Да, он говорит о соловьях и черепичных крышах вообще, а должен был бы сказать о наших жаворонках и плоских крышах наших домов, к примеру.

Хотя соловьи и черепичные крыши для нас — иностранцы, но интонация здесь — наша, аргентинская.

Разумеется, и это важнее, чем выбор слов. Мне кажется, если писатель озабочен только местным колоритом, то он фальшивит, не так ли? Ну вот я, к примеру, когда писал милонги [73] Милонга — песенно-танцевальный жанр аргентинского городского (главным образом буэнос-айресского) фольклора; стихотворение, песня этого жанра. , я не подбирал специально только аргентинские словечки, хотя в моих милонгах они и есть, но там самое важное — естественность ритма, сугубо аргентинского. Но сугубо аргентинских слов я не подыскивал, они появлялись сами.

Они сами отыскивали вас.

Да, верно, и если вы возьмете на себя труд перечитать мои милонги, то увидите, что сугубо аргентинских словечек там почти нет; конечно, немного таких словечек есть, но я их специально не подыскивал. Аргентинским в милонгах должны быть ритм, интонация голоса. Читатель читает текст, и если текст — аргентинский, то и читать он em будет с аргентинской интонацией.

Это ощущается. И настало время вспомнить теорию Мартинеса Эстрады [74] Мартинес Эстрада Эсекиэль (1895—970) — аргентинский поэт, эссеист. суть ее такова: здесь, на нашей земле, в стране, где еще не были решены вопросы собственной культуры и просвещения, уже была укоренена европейская культура.

А Висенте Росси [75] Росси Висенте (1871–1945) — уругвайский писатель. пошел даже дальше, до reductio adabsurdum [76] Доведение до абсурда (лат.). ; он сказал, что выбирает среди всех возможных языков — испанский. Конечно, в этих словах — фальшь; с таким же успехом он мог бы сказать, что стоит перед выбором: гуарани [77] Гуарани — язык одноименного индейского народа, проживающего в Парагвае, Боливии, Бразилии и в северо-восточной части Аргентины. и кастильский язык, или кастильский и французский; это— нелепость, ведь мы все говорим на кастильском… Но встречаются и еще более удивительные вещи; например, Артуро Кансела [78] Кансела Артуро (1892–1956) — аргентинский писатель. в рассказе «Судьба босяка» пишет: буэнос-айресский поножовщик, которого зовут Лопес, гордится тем, что у него испанская фамилия. Полагаю, сейчас никто и не вспоминает, что фамилия «Лопес» — испанская; это— просто широко распространенная фамилия, и все давно забыли, что она — испанская. Мы все, когда говорим, мы ведь не думаем о том, что мы говорим по-испански; мы говорим — и для любого из нас это совершенно естественно.

Но, с другой стороны, вы говорили, что всю историю Аргентины можно определить как желание отстраниться от Испании.

Ну да, конечно, но отстраниться, отделиться политически. А что касается языка… С той поры как мы заговорили по-кастильски… я предпочитаю сказать «по-кастильски», а не «по-испански», потому что «по- кастильски» кажется мне максимально обобщающим для обозначения нашего языка. А в Испании говорят: «испанский язык», так как «кастильский» ограничен для них регионом: Кастилия. Ну а здесь — не Испания. И я предпочитаю сказать «по-кастильски», потому что это мне представляется максимально обобщающим. А в Испании — иначе. Странно, что у слов «кастильский» и «испанский» по разные стороны Атлантики столь разные значения. Это так, и, например, Лугонес назвал свой словарь «Словарем разговорного кастильского языка»; и еще есть лингвистическая книга филолога Косты Альвареса, и в ней он, аргентинец, тоже говорит «кастильский язык», а не «испанский»; «испанский» — это представляется уже едва ли не политическим понятием.

Но в действительности это не более чем вопрос вкуса в выборе названия.

Разумеется.

Вы уделяли много внимания связям Аргентины и Европы; аргентинцы внимательно следили за ходом Второй мировой войны, тогдашняя Аргентина была поделена на два лагеря.

Думаю, что осознанию идентичности с Европой мы обязаны Гражданской войне в Испании, ведь до того времени мы и не вспоминали, что когда-то мы были испанцами. Но когда началась Гражданская война, у нас произошло деление на сторонников Монархии и Республики, или, лучше сказать, на сторонников Франко и Республики.