Александр Росляков - Роман с урной. Расстрельные статьи

Он ни к чему меня не принуждал, я сама захотела с ним остаться, как бездомная собачка, которую погладили и накормили. От него пахло едой, другой жизнью, о которой я могла только мечтать. А там еще вокруг такие люди, заправилы «Траста», небожители, от одной мысли о которых захватывало дух.

Он одел меня, дал денег. Когда я отдала их маме, она заплакала, но ничего мне не сказала. Я ее тоже не могу винить: куда ей было деваться, если на работе не платили и мы жили на одну бабушкину пенсию?

А потом он мне говорит: ты уже взрослая, должна понять, что просто так тебя никто не будет содержать, надо зарабатывать самой. Я спрашиваю: как? Он отвечает: в нашу фирму приезжают люди, ты будешь с ними встречаться, за это я тебе буду платить 300 долларов в месяц. Люди очень приличные, обижать тебя никто не станет, а не хочешь, просто расстанемся и все.

Но эта жизнь, в которую он меня впустил, меня околдовала. Вернуться к старой, с голодными обмороками в школе, я просто не могла. Еще у меня был какой-то комплекс неполноценности: я всегда была самой красивой в классе, в школе, и парни из-за этого боялись в меня влюбляться. У всех подружек уже были ухажеры, а мне тогда казалось, что я так и останусь на всю жизнь одна. И я согласилась.

Два первых года пролетели очень быстро и легко. У меня тогда и в мыслях не было, что я уже не выберусь из этой «Катастрофы». Клиенты действительно были хорошие, кроме зарплаты я еще получала и от них подарки. Зарабатывала в десять раз больше матери, училась хорошо, после школы поступила в институт. Думала, окончу его, уеду куда-нибудь, где меня никто не будет знать, пойду работать, выйду замуж. Но я сделала одну ошибку, даже две, о которых поняла только тогда, когда уже ничего было нельзя исправить.

Когда в «Траст» приезжали гости, нас собирали в одном месте и рассыпали перед нами порошок, который другие уже нюхали. Насильно мне его никто не впихивал, просто сказали: попробуй, ничего не будет, это же не шприц, а так, поднимешь настроение. А пока ждешь клиента, делать нечего, и хоть мои дела тогда шли хорошо, быть проституткой все равно не очень-то приятно. И даже мысли о самоубийстве были, только еще было жалко себя. Тогда все восхищались мной, и один москвич даже сказал, что Славгороду надо поставить памятник за мою красоту.

И когда я первый раз понюхала, стало так хорошо, все забылось, только чувство, что я самая красивая, самая лучшая. Везут к клиенту — и самой хочется раскрыться перед ним, увидеть восхищение в его глазах.

Сначала я нюхала только перед работой, чтобы иметь какую-то хоть радость в жизни. Но на другой день все грезы исчезали, и делалось еще тошней. Еще с этим можно было покончить, физической зависимости не было. Я с детства привыкла к трудностям, с 16-и лет стала кормить семью, смогла поступить в институт, то есть характер был. И если б еще было, куда идти, я вышла бы из этой «Катастрофы» и начала другую жизнь. Но идти было некуда. Меня здесь уже все знали и воспринимали только в одном смысле.

И когда я поняла эту безвыходность, у меня началась депрессия. Я не могла в Славгороде ни выйти замуж, ни родить. Еще мы ездили с подружкой в Новосибирск искать работу, толкнулись там туда-сюда, но поняли, что никому там не нужны. И самое ужасное, что когда мы с горя напились в гостинице, нас по привычке потянуло к мужикам. Поправили свое финансовое положение — после чего еле спаслись от местных проституток.

В общем я запуталась совсем. Я думала, моя работа проституткой пройдет для меня бесследно, а бесследно это не проходит. И мы однажды сидим ждем клиента — и со мной случается истерика. Ну, я ногами не стучала, не лила соплей, просто сказала: уйдите все от меня, я всех ненавижу, больше всех — себя. Понюхала — не помогло, а там один важный клиент заказал как раз меня, и Олег Сергеевич говорит: «У тебя стресс, я тебя понимаю, но в таком виде допустить к работе не могу. Люди должны отдыхать с тобой, а не грузиться твоим горем. Тебе надо успокоиться, вот на, ширнись», — и предлагает шприц.

Не знаю, может, если б я тогда ушла, всего дальнейшего кошмара не было б. Но я, хотя считала себя с детства самой умной, проявила глупость. Вкололась — и случилось чудо: небо опять в алмазах, я опять самая лучшая, клиент доволен, все довольны, все смеются. Наутро — полное опустошение, как будто тряпкой стерли все с доски, ни плохого, ни хорошего. И дальше все пошло как в забытьи. Институт я закончила на автомате, получила диплом — и спустила его в толчок, потому что он мне был уже не нужен. Я стала законченной проституткой и наркоманкой. Но, к сожалению, не перестала быть при этом человеком, поэтому принесла еще много горя и себе, и другим.

Олег Сергеевич меня выгнал, потому что когда ломка, трудно уколоться правильно, шприц не туда всадила — остаются раны. А его гости — люди очень добрые, им это не в кайф, хочется, чтобы все было на белых простынях и без проблем. Поэтому там постоянно смена караула: отслуживших свое выгоняют, зовут новых. Жить-то всем хочется, а жизни нет, тем более когда сперва подарят эти цацки и накормят, а потом вынут кусок изо рта.

Все свои деньги я быстро растратила на дозу, у цыган она всегда есть, и вся эта борьба против них — фуфло, на самом деле там все спаяно. Я уже без дозы не могла, чтобы купить ее, обслуживала всех подряд. Была одна попытка это изменить, но лучше б ее не было. Я познакомилась с одним таким же наркоманом, и у нас с ним началась безумная любовь. Я от него забеременела, но родила мертвого ребенка. Мы так мечтали слезть с иглы, давали друг другу клятвы, я всю беременность не кололась, он тоже — во всяком случае так говорил. Но когда наш ребенок умер, он сделал себе смертельную инъекцию — и так свел счеты с жизнью.

Я пробовала лечь в больницу, но к сожалению она не лечит. Все равно возвращаешься в ту же жизнь, в которой ничего другого кроме той же дозы для меня нет. Еще один раз я устроилась в детский сад, заработала там 250 рублей — и они мне были страшно дороги: деньги, заработанные порядочным трудом. Я бы работала там даже за гроши, но меня выгнали: кто-то сказал, что проститутке доверять детей нельзя.

А что я делаю сейчас — ну, когда здесь совсем работы нет, ездим, как шпионки, в Новосиб, там могут просто разорвать. Или в районы к фермерам, там тоже всякое бывает: могут твои же духи вылакать и выгнать без копейки.

Для чего я вообще сейчас живу — да только из-за мамы: знаю, что если умру, ей не на что будет меня похоронить. Этот «Траст» на мне поставил крест, хотя я сама, конечно, виновата. Меня же не силком толкали, я не могу подать в суд на его хозяев, потому что по закону они ни при чем. Но сейчас, когда они опять тащат в мэры Гельмеля и гонят свою будорагу против наркотика, я лучше даром дам трем пьяным фермерам, чем голосну за них. Потому что хоть я и проститутка, и наркоманка, но не сошла с ума.