Александр Зиновьев - Без иллюзий

Судьба отщепенца печальна и в смысле его личной, бытовой жизни. Коммунистические социальные отношения пронизывают собою абсолютно все стороны жизни человека. Они не оставляют в человеке и в его жизни никакого интимного уголка, где человек мог бы ощутить себя не просто членом общества, в котором господствует принцип «интересы коллектива превыше интересов личности», а просто человеком – суверенным существом, имеющим самодовлеющую ценность для себя. Отщепенцу некуда скрыться не только в смысле работы, но и в смысле своей бытовой и духовной жизни. Его преследуют все – родные, друзья, случайные сослуживцы. Его тайные думы так или иначе становятся известными властям. Если даже ему удается создать свой интимный мирок, тот все равно обречен на развал в силу неадекватности образующих его персонажей самому способу их единения. Так, нелегальная бригада по ремонту квартир может быть устойчивой лишь при том условии, если члены ее – пьяницы, халтурщики, примитивные в интеллектуальном отношении люди, жулики, а не высокообразованные интеллигенты с нравственными устоями. Любовные отношения могут быть безболезненными и необременительными лишь при условии взаимного обмана и притворства, а не на основе старомодного духовного единства и безусловной преданности друг другу. Из этого не следует, что прочие члены общества, не ставшие отщепенцами, имеют свой счастливый интимный мирок, недоступный контролю и влиянию общих законов системы. Такой мирок для них невозможен тем более. Но они и не ощущают его важности, они это воспринимают как обычную, будничную жизнь. Став же отщепенцем, человек хватается за возможность такого мирка, как утопающий за соломинку. Он видит, что такового нет, и ему остается одно: ждать, когда общество доведет ритуал жертвоприношения до положенного конца. Этим и кончается моя книга.

Мюнхен, 21 марта 1979 г.

При оценке произведений современной литературы полезно различать два очень близких и часто смешиваемых понятия – понятия правдивости и адекватности литературы. Первое из них характеризует то, насколько верно, полно и глубоко в данном произведении описаны те или иные явления жизни. Второе же характеризует то, насколько это произведение выполнено в духе времени, насколько оно соответствует способу мышления и языку той части населения страны, которая лучше понимает происходящее и активнее переживает его. Литературное произведение может быть правдивым, но не адекватным, и может быть адекватным, но не правдивым. Анекдот, достигший беспрецедентного расцвета в послевоенное время в России, не может быть охарактеризован понятием правдивости, но с точки зрения адекватности он заслуживает высочайшей похвалы. Разоблачительная и критическая литература, могучим потоком обрушившаяся на русского читателя как по нелегальным, так и по официально дозволенным каналам, может быть высоко оценена с точки зрения правдивости, но она (за редким исключением) не может служить образцом адекватности. Играя исключительно важную социальную роль, с точки зрения чисто литературной она потянула русскую литературу в прошлое, к давно пережитым хрестоматийным образцам.

Разделение литературных произведений как по признаку правдивости, так и по признаку адекватности не совпадает в России с разделением на литературу легальную (прошедшую советскую цензуру) и нелегальную. Многие члены Союза советских писателей создавали и создают произведения, не уступающие с точки зрения правдивости произведениям Солженицына и Шаламова. Это, например, Шукшин, Трифонов, Распутин, Астафьев, Белов, Битов и другие. А вот имена русских писателей, создавших шедевры адекватной литературы: Бабель, Олеша, Платонов, Булгаков, Ильф и Петров, Зощенко, Тынянов, Белинков, Владимов, Войнович, Ерофеев, Боков, Окуджава, Галич, Высоцкий... Одни из них пользовались официальным почетом, другие – допускались, третьи – отвергались.

Ни в коем случае нельзя противопоставлять правдивость и адекватность литературы, что очевидно. Наиболее сильный эффект достигается тогда, когда имеет место гармоничное сочетание того и другого, как это имеет место, например, в таких замечательных произведениях современной русской прозы, как «Верный Руслан» Владимова, «Москва-Петушки» Ерофеева и «Колымские рассказы» Шаламова. Я лишь настаиваю на том, что нельзя эти понятия смешивать. И еще я хочу обратить внимание на то, что аспект адекватности оказался для нынешнего русского читателя и слушателя не менее важным, чем аспект правдивости. А может быть, и более важным, поскольку правдивостью он насытился чрезмерно. Я выше употребил слово «слушателя» потому, что в России сложился и играет огромную роль устный фольклор, часто не уступающий по литературным качествам литературе печатной.

Мюнхен, апрель 1979г.

И.Каневская: Сегодня в нашей студии Александр Александрович Зиновьев, автор замечательных книг, которые триумфально шествуют по миру: «Зияющие высоты», «Светлое будущее», «Записки Ночного Сторожа», и совсем недавно вышедшей книги, которую, я думаю, ожидает не менее интересная судьба читательская, – «В преддверии рая». Александр Александрович! Вы покинули Советский Союз 6 августа 78-го года. И как Вам потом стало известно, 25 августа Брежнев подписал Указ о лишении Вас советского гражданства. Стало быть, решение это было принято тогда, когда Вы были еще в Москве. Так что же, Ваш отъезд – это была фактически высылка?

А.Зиновьев: Конечно, мой отъезд можно рассматривать и таким образом. Но особой надобности в этом нет. Властям было выгоднее избавиться от меня именно в такой форме. А я хотел мирно жить, содержать семью, работать, избавить родственников и друзей от тревог, связанных со мной. Так что такое решение властей было и в моих интересах.

И.К.: Некоторые бывшие советские граждане не хотят считать себя эмигрантами на том основании, что их отъезд так или иначе был вынужден. А Вы как рассматриваете себя?

А.З.: Это проблема чисто терминологическая. Согласно смыслу слова «эмигрант», я – эмигрант. Ничего унизительного в этом наименовании я для себя не нахожу. Мои убеждения и характер моей деятельности нисколько не зависят от того, в какой стране я живу и какой паспорт имею.

И.К.: Но как для каждого из нас, для Вас и для Вашей семьи это все-таки было болезненное событие. Как бы Вы определили: что для Вас в Вашем новом положении – самая большая потеря и самое важное приобретение?

А.З.: Во-первых, мы потеряли привычную среду существования, завоеванные жизненные позиции, родственников, друзей, материал для наблюдений. Потери, конечно, ощутимые. Если бы я имел в Москве хотя бы 200 рублей в месяц и какие-то гарантии безопасности, я бы Москву не покинул. Я согласился на эмиграцию как на лучший из двух возможных вариантов дальнейшей жизни. Второй из этих вариантов была тюрьма. Приобретения тоже очевидны. Я не в тюрьме, а на свободе. Жизненные условия здесь, на Западе, лучше, чем в Москве. Плюс к тому – свобода деятельности, свобода передвижений, доступ к культуре, возможность своими глазами наблюдать западное общество. Мой социальный статус здесь неизмеримо вырос сравнительно с прежним.