Николай Плахотный - Великая смута

Тем не менее концовка этой истории в целом счастливая.

После летних каникул агитбригада КГУ снова получила приглашение участвовать в концерте ЦК Компартии, посвященном 38 годовщине Октябрьской революции. Мое появление на сцене зал встретил аплодисментами. Выждав паузу, я объявил:

— Андрей Платонов. Рассказ «Фро». Вторая часть.

После концерта был обыкновенный чай. К нашему столику подошел заведующий отделом агитации и пропаганды В. И. Овчинников. Поблагодарил бригаду за доставленное эстетическое удовольствие. Каждому пожал руку.

Кишинев — город хотя и столичный, но не велик. За день раз, а то и два с одним и тем же человеком можно встретиться.

Однажды чуть ли не лоб в лоб столкнулся я с Овчинниковым в Пушкинском парке. Партгеноссе первый со мной поздоровался. Поинтересовался успехами. В ту пору мы как раз сдавали госэкзамены.

Возле грота с парящим орлом была свободная скамья. Василий Иванович достал портсигар. Мы закурили по одной, потом и по другой. За разговором промелькнуло часа полтора, если не больше. В основном говорил Овчинников, я лишь внимал да изредка поддакивал. Ведь предмет разговора не соответствовал моему кругозору и понятиям. Я был совершенно аполитичным «вьюношем», хотя и вел дневник, к тому же кое-что фиксировал в записных книжках.

Несколько лет назад тетрадки ликвидировал, блокноты же все оставил. И вот что записал я в тот же вечер после встречи с Овчинниковым. Цитирую то, что зафиксировано по свежим следам, со слов своего собеседника: «Польские события, обострение международной обстановки, все это в сочетании с внутренними продовольственными трудностями побуждает наших теоретиков переосмыслять пройденный после семнадцатого года путь. Особенно последний отрезок, связанный с именем Иосифа Виссарионовича. Судя по всему задача „оратора“ состояла в том, чтоб испоганить святыню. Сталина мы судим судом современников, его же вправе судить только история. Ведь сгоряча можно наделать глупостей немало, потомки не расхлебают. Поляки учат нас уму разуму, учат как нашкодивших котят. Да носом, носом русских в собственное же дерьмо. У них к России давние счеты.

А мы как будто и рады. Кто-то поставил перед «оратором» задачу: испоганить святые идеалы, осквернить наши жертвы, программу коммунистов. За эту грязную работу взялись не фундаторы, с темных углов из замшелых щелей повылазили жучки-младотеоретики. Им требуется незахватанный материал для диссертаций. А вот кто их вынудил? Судя по всему, к тому причастны иностранные структуры. Нас явно тянут к барьеру, к противостоянию. Потом поседевшие уже «младотеоретики» скажут: «Советский Союз войну развязал, как в тот раз, в 41-м».

Жаль, что старая гвардия отсиживается в окопах. Похоже, как честные коммунисты стыдятся своих идеалов. Засасывает быт, мещанский дух одуряет сознание победителей. Потом пожалеем».

Дня три назад был в Каменке. Говорили по душам с тамошним секретарем Голощаповым. Я спросил товарища напрямик: «Кто сейчас СССР угрожает? Откуда грозит опасность?»

Он ответил, будто корчась от боли: «Не от империалистов. Головы подымет внутренняя контра».

Говорю: «Значит, опять пойдет брат против брата?»

Отвечает: «Нет, это уже не братья — отщепенцы. Разные либералы, побывавшие за рубежом, где наберутся похабщины и ереси. Среди них окажутся затаившиеся субчики, чьи родители когда-то владели заводишками, внучата банкиров, торговых домов. У них ведь на уме одно: как бы вернуть назад потерянное».

Спрашиваю: «А что думаешь о Сталине?»

Ответ: «Это имя навсегда останется в истории не только отечественной, но и мировой. И не только потому, что был генералиссимус, победивший посланца дьявола. Сталин еще более велик как хозяин, как управляющий. Он создал систему (школу) управления хозяйством по райскому образцу: люди должны стремиться не к богатству, а к счастью. Этот образчик мы теперь исподволь разрушаем. Да еще радуемся».

Докладчик на XX съезде хитер аки бес. Целился X. в Сталина, выстрелил все-таки в Ленина.

В конце нашего «перекура» на лавочке у грота Овчинников, между прочим, просил меня не придавать значения казусу на концерте. Этого в блокноте нет, я и без того хорошо помню сказанное под конец:

— Если можешь, прости за майский инцидент. По-мужлански вышло. Конечно, сказалась наша необразованность. С другой же стороны, носятся вокруг в атмосфере непонятного происхождения ветры. Крутят нам мозги, сталкивают лбами, сеют раздор между добрыми людьми. Отсюда — и суета, и общее настроение. Поневоле на ум пришли стихи Пушкина о бесах. И все равно прости нас, грешных.

Больше никогда мы не встречались. Монолог же партийного чиновника глубоко проник в душу. Иногда вдруг возникал, но не словесно, в виде внутренней мелодии, будто невидимка слегка касался смычком струн контрабаса.

Полета лет с того дня минуло. За это время в нашей буче много чего было. Покоя и счастья не было. Идет беспрерывный — немотивированный и необъяснимый — крутеж, более смахивающий на морок непонятного происхождения. Впрочем, чувствовалась его земная природа. Не хватало документального подтверждения. В конце концов документ объявился.

Протокол сей вытащил на свет досрочно безответственный архивариус, решив сделать на казенной бумажке ма-а-ленький бизнес. И не прогадал. Текст же, оказавшийся в руках нашей разведки, произвел фурор. После этого как должен был поступить госдеп США? Правильно: объявить фитюльку фальшивкой. После чего будто в рот воды набрали.

У джентльменов это называется: делать хорошую мину при плохой игре. В таком разе фальшивкой можно считать инструкцию Бжезинского, которая разошлась по свету безумным тиражом. Оная же представляет собой сильно разбавленный монолог директора ЦРУ США Даллеса, занимавшего эту должность в 1953–1961 годах. Вот несколько пассажей из его доклада на закрытом заседании сената:

«Бросим все, что имеем, всю материальную мощь, все золото на оболванивание и одурачивание (русских) людей!

Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России.

Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие качества.