Андрей Ашкеров - По справедливости: эссе о партийности бытия

Представляя себя ареной противоборства между добром и злом, политика отвоевывает возможность обладать и распоряжаться смыслом существования. Она выступает особой распределительной системой, отвечающей за осмысленность жизнедеятельности каждого члена общества и всего общества в целом. Излюбленный платониками образ философа-царя здесь как нельзя кстати. Философ-царь выступает не просто персонифицированным воплощением этой системы, его личность функционирует в качестве скрытой пружины, приводящей в действие политическую машину.

В соответствии с логикой раскрытия тайного сотрудничества этики и политики под наибольшее подозрение попадает отнюдь не мизантроп или подонок, а благонадежный, умеренный и нравственный субъект. Именно добропорядочное и «изряднопорядочное» существо, так называемый хороший человек, оказывается наиболее функциональным элементом любой политической системы, ее работником и по совместительству «шестеренкой». «Хорошего человека» не в чем упрекнуть: он готов универсализовать любой свой помысел и поступок, протестировать их из перспективы «общности» (в духе Аристотеля) или «всеобщности» (в духе Иммануила Канта).

Этика имеет дело с нашими упованиями и побуждениями. Ее привлекают надежды, которые мы питаем, и стремления, которые мы стараемся воплотить. Она препарирует человеческую волю, анализирует побуждения, суммирует возможности выбора, докапывается до сокровенной сути совершаемых действий.

Для этической теории характерно описание разнообразных форм решимости и вместе с тем оценка последствий принятых решений.

Этика соотносит поставленные нами цели с теми средствами, которые мы используем для их осуществления. Производя это соотнесение, этика постоянно предостерегает нас от подмены целей средствами. Одновременно она призывает нас к осторожности в использовании средств, уча тому, что негодные средства могут опорочить самые возвышенные цели.

Особый интерес для этической теории представляют вопросы добра и зла. Исследуя эти категории, этика не воспринимает их как данности или готовые определения, напротив, в первую очередь обращается к рассмотрению человеческой деятельности, которая связана с совершенно конкретными представлениями о «хорошем» и «плохом» в жизни.

Отнюдь не любые поступки, вдохновленные благими помыслами, приводят к аналогичным последствиям. Пословица не случайно говорит нам о том, что благими помыслами вымощена дорога в ад. В то же время далеко не все злонамеренные действия порождены пороками и оборачиваются преступлениями. Именно поэтому главный вопрос этической теории: как действовать, не принося вреда другому?

Отвечая на него, философы, занимающиеся этической проблематикой, не создают некое отвлеченное, а потому и заведомо общезначимое знание. Суть этики не в изобретении универсальных формул универсального поведения, а в наблюдении и самонаблюдении. Этика представляет собой разновидность практической философии. По сути, это первая по-настоящему прикладная философская дисциплина.

Великие нравственные доктрины остались в истории не потому, что ответили на любые вопросы и снабдили нас советами на все случаи жизни. Напротив, любое великое этическое учение содержит в себе скорее больше новых проблем, нежели новых решений. Однако в каждом этическом учении содержится уникальный опыт соединения действия и рефлексии. [21]

Возникнув в определенной социально-исторической ситуации, этот опыт неизменно возвещает нам о попытках выявить всемирно-исторический и экзистенциальный горизонт обычной человеческой жизни. Пытаясь нащупать пределы и формы человеческого в человеке, нравственная философия не только расширяет наши представления о самих себе. Она открывает предельность человеческого существования, постоянно попирающего свои границы и словно бы испытывающего на прочность самого человека.

Нравственная работа, образцом и воплощением которой выступает сама этика, есть не банальная «работа над ошибками» или абстрактная «работа над собой». Это работа над самоопределением, которая не просто указывает на границы человеческого в человеке, но – в ходе указания! – осуществляет их смещение.

Говоря иначе, если этика и открывает идентичность человека, то исключительно как непостоянную, дрейфующую идентичность. При этом она не способна на нейтральное наблюдение дрейфа; напротив, наблюдая, она постоянно его провоцирует, постоянно способствует тому, чтобы он усиливался. Обращаясь к наиболее потаенным сторонам человеческого существа, этика выражает предельную форму рефлексии.

Одновременно этическая теория показывает нам, что рефлексия составляет удел человеческий и он может быть обозначен как удел испытания мыслью. Являясь одной из наиболее сложных форм рефлексии, нравственная философия открывает нам, таким образом, что путь мысли связан со многими трудностями, но именно они осеняют человеческую жизнедеятельность ореолом творчества и вдохновения.

Все волнения и тревоги, с которыми связала себя мысль философов-моралистов, кому-то могут показаться слишком эфемерным объектом. Для подобных сомнений нет никаких оснований. Более того, не существует ничего более далекого от эфемерности, нежели объект этики, ибо ее объектом является человек, понятый как существо, способное к ценностному мышлению и действованию.

В «Немецкой идеологии» Карл Маркс писал: «Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии – вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни». [22]Перефразируя это изречение Маркса, можно сказать, что теоретики могут определять человека каким угодно образом, но себя он определяет, начав относиться к чему-то как к ценности, а значит, соотнося себя с созданием, сотворением ценностей.

Принадлежащая Протагору дефиниция человеческого существа: «Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют», является не только одной из наиболее древних, но и одной из самых загадочных. Вместе с тем уже она свидетельствует нам о главенствующей роли ценностного измерения человеческого существования. Мера человеческого в человеке исчисляется его способностью служить мерой вещей. Однако он не просто выступает такой мерой, но и измеряет ценность вещи. Более того, выступать в качестве меры материальных предметов мы можем только при одном непреложном условии: тождества нашей деятельности с процедурами наделения ценностью.

В конечном счете все, что делает человек, и есть придание ценности, а соответственно и создание ценностей. Отсюда следует, что ценность всегда является рукотворной, произведенной. Это всегда артефакт [23](причем артефакт, созданный с применением «ручной работы», hand-made).