Виктор Маларек - Продаются Natashi

Я сменил тему. "Что случилось с двумя румынскими девушками?"

Мария напряглась: "Они сбежали".

"Когда?"

"Два дня назад".

"Одна румынка сбежала из бара сегодня утром. Ты знала ее?"

"Тина".

"Она рассказала приштинской полиции, что в баре держат двух ее соотечественниц". Мария не отвечала.

"Две девушки в соседней комнате - это, случайно, не они?"

"Нет. Говорю вам,те уехали. Вчера, кажется".

"Интересно, как меняется история их побега в зависимости от того, с кем мы беседуем. Две недели назад, неделю, два дня, день".

Мария пожала плечами и заискивающе улыбнулась. Она знала, что я знаю, что она лжет, но признаваться не собиралась.

"Мужчины, которые ходили в бар, - они все здешние?" - спросил я.

"Нет. Иногда солдаты. Иногда иностранная полиция".

"Они платили?"

"Полиция никогда не платит".

"Ты уверена, что я ничем не могу помочь тебе? Мне нетрудно вытащить тебя отсюда".

Из ее глаз потекли слезы. Мария уставилась в пол и отрицательно покачала головой. "Я не могу уехать. Слишком поздно. Моей семье нужны деньги, иначе они погибнут".

Я оставил Марию наедине с ее мыслями и направился в кабинет, где шел допрос. Еще из коридора я услышал, как болгарин переводит Рэндольфу. Девушкам в соседней комнате тоже все слышно, подумал я.

Рэндольф сидел на деревянном стуле, положив ноги на стол, и с помощью пинцета и лупы изучал паспорт румынки. Он пытался определить, не поддельный ли документ у него в руках. Я попросил посмотреть. Рэндольф перебросил его мне. С фотографии смотрела робким и счастливым взглядом девятнадцатилетняя Светлана. Снимку было два года. Круглое невинное личико сияло теплой улыбкой, а глаза искрились юным задором. Блузка с оборками застегнута на все пуговицы. Но в полицейском отделении перед нами сидел совсем другой человек. Эта Светлана глядела исподлобья, жестко и цинично, улыбалась натянуто и неестественно. Одета она была как дешевая шлюха. Ярко-вишневая помада и такой же лак на ногтях. Юбчонка едва прикрывала прозрачное белье, а атласная бежевая рубашка оставляла мало простора воображению. Сидя на металлическом стуле посреди комнаты, она явно чувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение и ужасно стеснялась. Ее руки крепко сжимали сумочку, и она постоянно одергивала юбку, тщетно пытаясь прикрыть обнаженные бедра.

Рэндольф вошел в раж, что твой проповедник. Убеждал девушку оставить стезю порока и расписывал, как бы сам страдал на месте отца, узнавшего, чем зарабатывает на жизнь его юная дочь. Светлана не отрываясь смотрела на маленького коричневого медвежонка, зажатого в руке.

Я нерешительно взглянул на Чеппела и заметил, как он расстроен.

"Так нельзя, - прошептал он. - Девушек надо сразу изолировать и беседовать с ними тихо и спокойно. Бедняжка испугана и явно не доверяет полиции".

"Правильно делает", - не удержался я.

"Ты хочешь домой? - спросил ее болгарин. - Мы можем отправить тебя на родину".

Светлана пожала плечами. Затем подняла глаза на офицера и в какой-то момент чуть было не кивнула в знак согласия.

Я долго смотрел на нее. В ее черных глазах словно застыл крик боли. Я был уверен, что она из тех, кто хотел спастись. Переведя взгляд на пушистого медвежонка в ее руке, я заметил марлевую повязку на левом запястье. По обеим рукам от плеча до кисти тянулись отчетливые следы сигаретных ожогов. Ее пытали.

"Спроси, что у нее с запястьем", - сказал я болгарину.

"Говорит, обожглась нечаянно".

"Спроси о шрамах на руках. Не от сигарет ли они".

Светлана съежилась на стуле, обхватив себя руками, и молча смотрела перед собой.

"Ты хочешь домой? Да или нет?" - повысил голос Рэн-дольф.

Светлана вновь не ответила. Она напряглась и, казалось, вот-вот заплачет.

"Уже поздно. Почти три часа ночи, я устал. Иду домой", - объявил Рэндольф.

"Что будет с девушками?" - спросил я.

"Займусь ими утром. Мне надо хоть немного поспать".

Когда Светлана присоединилась к остальным, ее встретили ледяными взглядами. Затем появилась Понца, итальянская дама-офицер, с сумкой одежды, привезенной из бара: штаны, свитера и куртки. Проститутки вскочили и стали ее благодарить. Они быстро переоделись и тут же преобразились. В обычных девушек.

Я покинул Косово на следующий день. Чеппел подвез меня до македонской границы, и я направился в аэропорт под Скопье. На прощание офицер обещал разузнать об отмененных рейдах и сообщить мне, если что-то прояснится.

В штабе миссии ООН в Приштине Чеппел стал искать

отчет полицейского отделения в Ферразае о захвате бара Playboy. К его удивлению, ничего не обнаружилось. Ни рапорта, ни даже упоминания, что рейд вообще имел место. Он пытался расспросить коллег, но на них вдруг напала подозрительная глухота.

Через неделю я позвонил ему из Торонто узнать, что нового. Он был раздосадован всеобщим молчанием, сказал, что готовит жалобу в отдел служебных расследований, и предложил мне сделать то же самое. Я согласился.

Несколько дней спустя Чеппел прислал мне по электронной почте копию своей жалобы.

Но главное, он пытался выяснить судьбу девушек, которых мы забрали из бара. Помимо нескольких его запросов, в штаб-квартиру не поступало никаких просьб им помочь. Похоже, наш рейд официально "исчез".

На следующий день я отправил Чеппелу свои показания, и он переслал их в отдел служебных расследований. Он спросил, не возражаю ли я против беседы с предста-

вителями отдела. Я ответил: пожалуйста, нет проблем. Со мной так никто и не связался.

21 октября мне пришло от Чеппела электронное письмо следующего содержания:

Я подготовил полный рапорт о событиях 4 октября, обобщив в нем мои заключения и подозрения, и представил его комиссару. Создана специальная следственная группа для изучения всех поднятых мною вопросов. Кстати, в конце минувшей недели полиция ООН проверила бары Playboy и Меда. Мы нашли десять женщин, включая четырех работниц Playboy, знакомых нам по прошлому разу. В баре Меда есть комната, как в казарме, с койками вдоль стен. Там женщины спят, когда не заняты с клиентами. Никаких признаков Светланы. Вот, собственно, и все.

Две недели спустя Чеппел прислал еще одно сообщение. "Светланы и след простыл", - начинает он. И далее делится своими тревогами:

У меня ощущение, что с внутренним расследованием что-то не так. Со мной несколько раз беседовали. Последний раз очень агрессивно, так что я чувствовал себя подозреваемым. Как полицейский, я вижу, что с настоящих проблем - отмены рейда и содействия проституции - они пытаются переключить внимание на единственный вопрос - о Джоне и его револьвере.

17 декабря 2001 года я позвонил Чеппелу. Судя по голосу, его прокрутили через мясорубку.

Мы заварили кашу, и правильно сделали. Но стоило нам разогнаться, на нас стали давить и спускать дело на тормозах. Джон больше не работает в отделе по борьбе с проституцией. И это единственный стоящий результат. Ни одного дисциплинарного взыскания. Ни одного увольнения. А Светлана пропала.