Дэвид Ванн - Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру

В процессе написания книги «Шестичасовой день Келлога» Бен Ханникат провел много времени, встречаясь с бывшими рабочими Келлога в Бэттл-Крик. Большинство вспоминает тридцатичасовую рабочую неделю с глубокой признательностью. Они вспоминают, что достойно использовали свое свободное время — занимались садом, осваивали ремесла, посвящали время своим увлечениям, спорту и живому общению со своими соседями. «Ты не чувствовал себя выжатым как лимон, когда приходил с работы, — сказал один человек. — У тебя оставались силы, чтобы заняться чем-то еще».

Чак и Джой Блэнчард, супруги, оба работавшие в то время на заводе, вспоминают, что Чак взял на себя заботу о детях и посещал родительские собрания «задолго до того, как впервые заговорили об освобождении женщин от домашнего труда». Они вспомнили также, что после возвращения сорокачасового рабочего дня, в Бэттл-Крик стало меньше добровольцев, бескорыстно выполняющих работу, зато выросла преступность. Супруги Блэнчард говорят, что они были небогаты, но их жизнь, изобиловавшая досугом, была счастливее, чем жизнь тех современных молодых семей, которые имеют настолько больше вещей, но которым всегда не хватает времени.

Ни до, ни после в Америке не было случая, чтобы обычные рабочие так далеко заходили по этой дороге предпочтения свободного времени деньгам. В этом смысле рабочие Келлога были, как считает Ханникат, первооткрывателями чудесной страны, куда могли бы попасть все американцы, если бы не вмешалась Вторая мировая война, и, требуя от всей нации огромного напряженного труда, не перекрыла все шлюзы. Сегодня можно встретить людей, которые не поверят, что всего полвека назад в отдаленном уголке Соединенных Штатов рабочие с полной занятостью проводили на работе всего тридцать часов в неделю. Однако это было. И это может повториться, если нам удастся справиться с синдромом потреблятства.

Во время Второй мировой войны американцы смирились с нормированием и материальными лишениями. О расточительном потреблении не было и речи. Жители каждого города собирали металлолом, чтобы внести вклад в победу над врагом. Большинство людей самостоятельно выращивало себе пропитание в так называемых «садах победы». Пользование автомобилями было ограничено, чтобы экономить топливо. Несмотря на жертвы, о которых помнят многие американцы пожилого возраста, главное, что осталось от того времени — это чувство единения, причастности к общему благому делу, объединения ради разгрома общего врага.

Однако вскоре после того, как Вторая мировая война закончилась, сдерживаемые до поры экономические запросы в виде личных накоплений, вместе с государственными займами под низкий процент и высыпавшими, как грибы после дождя, частными кредитами привели к потребительскому буму, не имеющему примеров в истории. В результате закона о ветеранах началась массовая застройка окраин американских городов новыми домами, начало было положено строительством знаменитого Левиттауна на Лонг-Айленде. Площадь дома в Левиттауне составляла тогда в среднем 750 квадратных футов, но популярность этих домов вдохновила других предпринимателей застроить пригороды домами большего размера.

Новые дома наполнились новыми семьями, когда начался демографический взрыв. Каждая семья нуждалась в большом количестве всевозможных новых приспособлений и — поскольку пригороды были еще лишены общественного транспорта — в автомобиле, чтобы всюду ездить. Захватывающе смотрится множество фильмов того времени, снятых как частными, так и государственными компаниями. И те, и другие запечатляют и восхваляют только что народившееся общество массового потребления.

«Поток новых автомобилей сходит с фабричных конвейеров, — радостно повествует диктор в одном из фильмов конца сороковых годов. — Свежие силы покупателей наводняют магазины всех городских кварталов. Это процветание, не имеющее аналогов в истории». В этом же фильме мы видим ряд кадров, на которых люди тратят деньги и слышим еще более оживленный голос диктора: «О, наслаждение от процесса покупки, о, удовольствие сорить деньгами! Радость от всех тех вещей, которые можно купить за деньги, делает счастливыми тысячи семей!» Утопия стала реальностью!

Другой фильм провозглашает, что «мы живем в век нарастающего изобилия» и убеждает американцев быть благодарными за «свободу покупать любую вещь по своему выбору» (эти слова сопровождались хоровым пением песни «Америка прекрасная» и кадрами со Статуей Свободы). Третий фильм напоминает нам, что «главная свобода американцев — это свобода личного выбора» (конечно, имеется в виду свобода выбирать, какой продукт купить).

Еще один фильм призывает женщин продолжить дело солдат Второй мировой войны, вступив в «вековую битву за красоту». Нам говорили, что «невозможно купить красоту в баночке, — рассказывает диктор, — но этот старый афоризм — просто чушь. У нас есть деньги, чтобы их тратить, и нам нужны все эти душистые лосьоны, шампуни и чудесная притягательная сила, которую мы приобретаем с их помощью». Радость в баночке. Показывая, как женщины выбирают косметические средства в дорогом универсаме, диктор продолжает: «Самый лучший способ доставить удовольствие своему эго — это удачно вложить деньги в по-настоящему роскошные вещи — такую трату можно назвать обдуманным расточительством». «Меньше занимайся расточительством и будешь меньше желать», — завещал Бенджамин Франклин. Однако новый лозунг должен был, наверное, звучать: «Больше трать, и будешь больше хотеть». Почти мгновенно «хорошая жизнь» стало означать «жизнь, наполненная вещами».