Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Вечерняя Москва»

По слухам, инки обладали способностью не просто обтесывать, а размягчать камень, чтобы он становился податлив и пригоден для лепки; была у них для этого специальная травка. Инки были сильными и жестокими цивилизаторами, но они по крайней мере многому выучили коренное население. Аналогия между инкской и советской цивилизациями приходит в голову каждому, кто побывает в Перу или хоть прочтет историю инков, — первым эту мысль высказал, кажется, Шафаревич, у которого вообще случаются здравые соображения, пока речь не заходит о русофобии. У инков все было просчитано, все умозрительно, все обоснованно — и ужасно неудобно.

Они не знали ни колеса, ни железа. Обходились медью (не зря Анды — в переводе с инкского наречия «медные горы») и каменными орудиями, а для таскания камней у них были рабы. Цивилизация была, так сказать, жреческая, во главе ее стояли мудрецы, а не просто потомственные монархи (существовала даже своеобразная выборность — из потомков очередного верховного инки выбирали путем соревнования именно того, кто был достоин трона). Начальство инков — по крайней мере, в первые века их владычества — избиралось никак не по принципу отрицательной селекции, как в большинстве империй: главным тут становился не самый жестокий, богатый и наглый, а самый умный и умелый. Жрецы правили, крестьяне работали, воины все это охраняли. Инки распространили свою цивилизацию чрезвычайно широко — их империя тянулась вдоль океана, захватывая половину Чили, всю Перу и большую часть Боливии плюс Эквадор, плюс регулярные вылазки в Аргентину. Коренное население их терпело, но в душе ненавидело. Оно давно уже хотело расслабиться. И потому, когда испанцы вошли в Перу, империя инков была уже в состоянии полураспада, медленной, но неуклонной деградации, которая постоянно требовала внешней экспансии, чтобы подогревать усталый народ. В это-то время сюда и пришел на своих кораблях Писарро.

На картине, висящей рядом с гробницей Писарро, изображается раскол в его отряде: одни захотели пойти с ним и потому изображены одетыми, другие отвернулись от конкистадора и не нашли инкского золота, поэтому нарисованы голыми. Не сказать чтобы Писарро вовсе уж простили в Перу.

Все гиды непременно подчеркивают: «Он лежит здесь, но он не святой!» На большинстве фресок с изображением Тайной вечери у Иуды лицо Писарро.

Он очень узнаваем — этакий Дон Кихот наоборот: жестокий, чуждый всяческой сентиментальности, сухопарый испанец с бородкой, морщинистым лбом и пронзительным взглядом. Золото инков он действительно обнаружил — но, разумеется, главное от него ускользнуло.

Дело в том, что инки действительно умели предсказывать будущее. Задолго до прихода испанцев была выстроена запасная столица — Мачу Пикчу. Ее строили специально для того, чтобы успеть уйти от потенциального завоевателя. Туда отправились жрецы и девственные жрицы — и очень вовремя, потому что девственных служительниц культа Солнца испанские солдаты насиловали без всяких угрызений совести. В Мачу Пикчу остатки инкской цивилизации в полной безопасности, среди неприступной природы, в молитвах и сельскохозяйственных трудах прожили еще триста лет. А потом, как полагает случайный открыватель Мачу Пикчу американец Бингем, — где-то в начале десятых годов девятнадцатого века они опять узнали о приближении испанцев, которые вот и сюда уже добрались со своим светом просвещения. Священная тропа инков функционировала, по ней приходили гонцы, приносили вести…

Тогда жрецы взяли все золото, жрицы — всю утварь, и все население Мачу Пикчу, если верить реконструкторам истории, отправилось в новую, еще менее доступную столицу. Она называется Пайтити, и до нее еще никто не добрался вообще. Правда, есть красивая легенда о молодом проводнике, который повел компанию золотоискателей в джунгли, но незримые индейцы их перестреляли из луков. Сам проводник уцелел и дошел до города в тропических лесах. Там он увидел огромные статуи из чистого золота и у одной статуи отрубил палец ноги. На память. Действуя местным мачете. Это уже сомнительно — вряд ли даже такой мягкий метал, как золото, можно рубить мачете, да еще уходя от погони…

Как бы то ни было, некоторые этот палец даже видели. Яцек Палкевич устремился в Пайтити, но принужден был поворотить оглобли. Короче, никто еще не набрел на золото инков и тем более на их тайное знание, которое они берегли много пуще золота.

Я подумал: а вдруг и судьба таинственного золота партии такова? Вдруг коммунисты давно уже строили в недоступных лесах и болотах (у нас их не меньше, чем в Перу) тайную запасную столицу? Ждали же они все время внешней агрессии, и консервов запасали не меньше, чем инки — сушеной картошки… У инков всегда были битком набиты все хранилища — на случай недорода, природного катаклизма или чужой агрессии. Так вот, вообразим эту таежную коммунистическую столицу, в которой поныне царят советские порядки! Просто туда еще не добрался никто… Правда, по некоторым признакам, я склонен полагать, что коммунисты ушли в Ашхабад. И построили там свою идеальную коммунистическую столицу, а все золото партии перелили в монументальную фигуру туркменбаши.

Инки обожествляли змею, пуму и кондора — животных, отвечающих соответственно за подземное царство, нашу земную реальность и будущее. Ада инки не знали. В подземном мире живут бывшие и будущие люди — эмбрионы, еще не имеющие души, и умершие, уже расставшиеся с ней. Душа улетает в небеса, к кондору. Промежуточное земное пространство отдано на откуп пуме — сильной и умной хищнице. Триада доминирует во всем — от легенд до архитектуры. Жил — жив — будет жить. Письменности у инков не было — кроме узелкового письма, не слишком информативного.

Американцы считают, что узелковым письмом пользовались в основном для записи расходов. Инки умели массу сложных вещей и плохо умели простые — это роднило их с советской цивилизацией, где освоили космос, но испытывали серьезные проблемы с докторской колбасой.

Когда испанцы пришли захватывать Перу, население очень обрадовалось. Оно не знало прекрасной пословицы «Волка на собак в помощь не зови». Им показалось, что Писарро и есть освободитель; что истребитель инков, грабящий их захоронения и храмы, насилующий девственных жриц и не обращающий никакого внимания на инкские каменные обсерватории, несет им триумф общечеловеческих ценностей. Началось, наверное, что-то вроде перестройки. Инкская стальная дисциплина рухнула; индейцы кечуа и аймаро восторженно помогали Писарро в борьбе против прежних поработителей. Очень скоро, конечно, им пришлось застонать под такой пятой, какой никакие инки их не давили; начался не просто грабеж, но грабеж циничный, с ухмылками, с твердым конкистадорским сознанием, что так оно и надо. Потом, конечно, новые завоеватели стали ссориться между собой, как всегда бывает на захваченных территориях, и угнетать друг друга (с 1531 года лет двадцать тянулись междоусобицы), — но коренному населению не было от этого ни жарко, ни холодно. Оно деградировало бесповоротно. Инки угнетали, но и просвещали, искренне надеясь сделать индейцев умнее и организованнее. Испанцы строили католические храмы, но обращали индейцев в свою веру без тени гуманизма: вовсю действовала инквизиция, с язычеством боролись всерьез, инкских жрецов убивали, а храмы рушили; очень скоро получилось население, которое не верило уже почти ни во что. Кроме, может быть, бобов и картошки — единственного, на что испанцы почти не посягали.