Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6344 ( № 43 2011)

ТРУШКИНУ - 70

У нас с Анатолием Алексеевичем Трушкиным очень много общего. (Как известно, любое приветствие юбиляру - это лишь повод поговорить о себе самом.)

Трушкин сначала работал инженером, и я работал. Трушкин потом учился на писателя, и я учился. Трушкин писал для "Кабачка 13 стульев", и я писал. Трушкин выступал в телепрограмме "Вокруг смеха", и я выступал. Трушкин стал лауреатом премии "Золотой телёнок" "Литературной газеты", и я стал. Трушкин объездил с выступлениями всю страну, и я объездил. Трушкин удостоен персонального тома в "Антологии сатиры и юмора России ХХ века", и я удостоен. Трушкин много лет живёт с одной женой, и я очень много. Трушкину стукнуло семьдесят лет, и мне ещё раньше стукнуло.

Ну вот поговорил о себе, теперь надо хоть немного поговорить и о юбиляре. Хотя чего о нём говорить - Трушкина надо слушать. И видеть. Как выходит на сцену крупный, крепкий, уральский, рождённый в Челябинске мужик и начинает ровным голосом, без нажима и комикования рассказывать житейские истории. Именно так я называю то, что пишет, а потом читает Трушкин. Не юмористические монологи, не эстрадные интермедии и уж, во всяком случае, не наборчики анекдотов, которыми в большинстве своём пробавляются нынешние писатели этого жанра. Потому что не писатели они, вовсе нет.

А Трушкин именно - писатель. Живописатель и бытописатель. Он сочиняет не анекдоты, а сюжеты. Не маски, а характеры. Народные характеры. Даже не побоюсь этого слова - энциклопедию русской жизни. Они абсолютно узнаваемы - все его мужики и бабы, алкаши и трезвенники, менты и училки, депутаты и бомжи[?] А раз узнаваемы - значит, смешны. До слёз. Потому что истинно глубокий и тонкий юмор вызывает "невидимые миру слёзы". А порой - и видимые.

Между прочим, в жизни Трушкин тоже не рассказывает анекдоты. Мы с ним как-то застряли с концертами в снегопаде в Петропавловске-Камчатском: сугробы намело так, что зрители в зал добраться не могли и самолёты не летали. Что нам оставалось кроме водки, пельменей и анекдотов? Водка и пельмени были, но анекдоты травил только я, а Толя отвечал на них обстоятельными случаями из жизни. Много интересного я тогда узнал, жаль, снегопад через три дня кончился.

И вообще Трушкин мужик обстоятельный. И по дому он всё умеет - руки золотые, и муж любящий и надёжный, и отец строгий, но справедливый, и дед, обожающий и лелеющий продолжение рода своего.

Так что, если я сейчас пожелаю Анатолию Алексеевичу добра и здоровья, а я этого, конечно, пожелаю, то тем самым я пожелаю добра и здоровья всему роду Трушкиных, цветущему и процветающему вокруг мощного корня.

А в заключение, естественно, я не могу не вернуться к себе самому. Признаюсь: я приглашал Трушкина на все свои юбилеи. Не в смысле выпить-закусить (хотя и это, конечно, тоже), а чтоб украсить мой юбилей его поздравлением. И он украшал. А вот меня Трушкин на свои юбилеи никогда не приглашал, опять-таки не в смысле выпить-закусить, а чтоб украсить.

Но вот, Толя, хочешь не хочешь, не мытьём, так катаньем, а я всё же поздравляю тебя с юбилеем!

С маленьким бокалом и с большим чувством "ЛГ" поздравляет своего постоянного автора с юбилеем. Публикуем рассказ из его новой книги "Содом и Гоморра", выпущенной издательством "Эксмо".

Содом и гоморра

Анатолий ТРУШКИН

- Ну, - говорит учитель, - кто расскажет нам про Содом и Гоморру? Почему погибли эти два города?

В классе наступает мёртвая тишина.

- Горохов.

- Чего?

- К доске.

К доске выходит бледный, долговязый мальчишка, в глазах у него застыла смертная тоска.

Он упирается взглядом в дверную ручку и угрюмо молчит.

- Не учил, что ли?

- Учил! Что сразу "не учил"-то?

- Рассказывай.

- Погибли два города, - трагическим голосом сообщает Горохов, - вместе с жителями[?] и взрослые, и дети[?] все погибли[?] остальные пропали без вести.

Горохов вновь упирается взглядом в дверную ручку и молчит.

- Так что? - спрашивает учитель. - Почтим их память вставанием или как? Может, не стоят они того?

С укором невинно осуждённого на казнь смотрит Горохов на остающихся жить товарищей. То, что удаётся разобрать из их шёпота, - откровенная глупость, но другого пути к спасению нет.

- За грехи погибли, - кривовато улыбаясь, говорит Горохов.

- Правильно. За какие?

Горохов приободряется.

- За какие? За всякие. Они совсем там обнаглели, противно было смотреть на них.

- Отчего же?

- Дикие были. До нашей эры жили. Ни стыда ни совести.

- Поконкретнее, если можно, - просит учитель.

- Перечислить грехи, что ли?

- Перечисли.

Горохов смотрит на дверную ручку и молчит.

- Ну?.. Хоть один грех назови.

- Коррупция! - выкрикивает Горохов.

- Опа! - не то удивляется, не то одобряет учитель. - Та-ак.

- Терроризм!

- Та-ак.

Горохову кажется, что он попал в десятку, его посещает вдохновение, он закатывает глаза к потолку:

- Потом у них там развелись эти[?] как их?

- Кто у них там развёлся?

- Оборотни в погонах.

- Так.

Горохова несёт:

- Деньги фальшивые делали, дачи строили, где нельзя. Воровство страшное. Воровали всё подряд, только отвернись. У государства воровали!

Учитель одобрительно кивает.

- И государство воровало, - бичует Горохов. - Преступность большая, проституция, наркомания, порнография!

- Та-ак.

- Ящур у них там был, СПИД, птичий грипп! - На лице Горохова начинает играть какой-то нездешний румянец. - Врали все подряд! Особенно депутаты. Жуликов пруд пруди! Пенсии маленькие!

- У кого?

- У учителей!

- Та-ак! Молодец.

- Учителя нищие были!

- Правильно!

- Никому до них дела не было!

- Молодец!

- Власть и мафия срослись!

- Так их!

На лице учителя тоже появляется нездоровый румянец. Горохов решает, что самое время вбить последний гвоздь в гроб Содома и Гоморры.

- И главное, они цены сильно подняли.

- На что?

- На бензин.

Учитель встряхивает головой, проводит ладонью по лицу:

- Ты про какой город рассказываешь?

- Про Содом и Гоморру. И тогда боги сказали: "Вы чего, совсем уже?" И покарали их за то, что они такие дикие.

- Садись, - говорит учитель, - пять.

Он ставит в дневник Горохову жирную пятёрку, наклоняется к нему и шепчет:

- А про Содом и Гоморру всё-таки прочитай.

Пять самых известных фраз из произведений А. ТРУШКИНА

Что в трактире могла делать корова, никто никогда не ответит.

Сейчас в среднем по стране опасно выходить на улицу без пятнадцати восемь.

Если бы у нас все работали, как Госдума, мы бы по уровню жизни давно ушли с пятьдесят восьмого места.

У одной женщины муж пил[?] не сильно так, но всё-таки[?] до беспамятства.

Нин, если догонишь, привет ему от меня передай.