Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 01-10

Итак, это была такая замкнутая, плотная общность, содержащая в себе геном будущего развертывания системы. И оказавшаяся в нужном месте только тогда, когда все упало. Это случай падения, случай катастрофы, которая была преодолена плотным сообществом, в этом смысле, сектой. Светской сектой, красной сектой, назовите это как угодно. Я, как понимаете, говорю об этом со знаком «плюс», ибо именно она и спасла все. Содержа в себе и новый великий идеал, и новые возможности, и новую правду. Какую-то правду, которую еще надо понимать, которая была безумно созвучна России, русскому народу, глубоким, потаенным мечтам крестьянства. В первом приближении это называется хилиазмом, мечтой о тысячелетнем царстве, о Царстве Божьем на земле, но это только в первом приближении. Возможно, это было и глубже. Нам еще придется с этим разбираться. Итак, произошло это.

Теперь, есть другой случай — «Римская империя времени упадка». По памяти (прошу прощения, если я ошибаюсь) читаю Верлена:

Вот это состояние Рима, состояние полного падения, «Рима периода упадка» — было инволюционным. Римляне отказались от свободы и многого другого и закричали: «Хлеба и зрелищ!», то есть чечевичной похлебки. Кто тогда спас Рим? И историю западного человечества, а в этом смысле во многом и историю вообще? Кто спас? Христианские катакомбы. Потому что там люди сказали: «Мы в этой скверне не участвуем. Мы от нее отстраняемся. Мы не создаем какую-то партию. Мы не боремся за власть в этом Риме. Мы просто отстраняемся от скверны и защищаем новое качество своей человечности».

Там внутри созрел новый геном для человечества. Новый социокультурный геном. И эта секта сумела забить его настолько мощно и плотно, чтобы внутри себя сберечь этот зародыш и начать его разворачивать.

Что произошло потом, все знают. [Император] Константин, вглядываясь вокруг и поняв, что никакая другая социальная сила вообще не может быть опорой, потому что все рыхлое, все падшее, все труха, обратился к этой катакомбе. Что произошло после этого? Во-первых, Рим продлил свою историю еще надолго. Это была отнюдь не безупречная история. Я сейчас объясню, почему она была безумно важна для человечества. Став христианским Римом, он потом передал институт папства всем, включая влюбленным в Рим готам. Особенно вестготам, если мне не изменяет память. Передал институт папства и вывел Европу средних веков из состояния враждующих дикарей, враждующих обезумевших баронов, называющих себя королями. Не было бы [христианского] Рима, не было бы Европы.

Очень скоро возникла новая мечта о Риме. Священная Римская империя в разных ее вариантах — империя Карла Великого, потом империя Габсбургов и так далее — это постоянная мечта о Риме. Она, в сочетании с христианством и институтом папства, вывела Европу из состояния абсолютного ничтожества. И этим спасла часть Западной цивилизации.

Другая же часть — это Восточный Рим. Говорят, что Византия — это совсем другое. Они называли себя «ромеи» — римляне. Это Восточный Рим. Что Константин делал, когда переносил на Восток столицу? Он искал место для начального Рима. А поскольку вся римская история проникнута «Энеидой» Вергилия и образами Энея, его отца Анхиса, которые бегут из Трои, и поскольку римские воины, стирая [с лица земли] греческие города, писали на них «Месть за Трою!», то Константин вначале хотел переместить столицу в Трою. Потом возник Константинополь и возник Восточный, новый, другой Рим — Византия, который перешел в Россию, и создалась другая часть Западной цивилизации. Альтернативная этой. Конфликт и диалог между этими двумя частями и создали историческую динамику в пределах западной, христианской культуры. Вот что сделал один жест Константина.

Итак, либо «катакомбы плюс Константин», то есть протянутая туда рука и новый альянс от безысходности и понимания, что опереться не на что. Либо просто катакомбы, «катакомбы минус Константин» — это большевики.

Но, в любом случае, судьбу России, возможность ее спасти от катастрофы определяют эти катакомбы. Которые к падению, к инволюции не присоединяются. Которые найдут в себе силы не просто для того, чтобы как-то оказаться в стороне, а для того, чтобы запустить — хотя бы сначала внутри себя — контррегрессивный процесс, что нельзя сделать, не уйдя из этого падения, не трансцендентируясь, не меняя состояния. Вот о чем идет разговор. Вот в чем цена вопроса.

Попытка в этой ситуации изобразить схему Великой французской революции отрицает факт случившегося — факт инволюции, регресса. Где вы видите классы для классовой борьбы, истории? Пространство выпало из исторического процесса. Оно превратилось в царство, с одной стороны, полузвериных джунглей, какого-то «зооциума», который не имеет отношения к социуму вообще и изображает из себя элиту. А, с другой стороны, в пространство катастрофы, деградации, когда не нужны восходящие производительные силы. А раз они не нужны, то на них и не тратятся. А раз на них не тратятся, то это ненужные доходяги. И они не могут [взять] на себя историческую задачу, потому что это все сломано. Нет крупных классов, готовых к исторической роли. Нет «классов для других», классов для народа. Нет исторической миссии. Нет классов вообще.

Есть нисходящее сообщество. Социальный регресс — это переход от несостоявшегося капитализма к феодализму, от феодализма к рабовладению. Что мы уже и видим — есть зоны, где к этому уже идет. Кто сказал, что все ограничится только падением на капиталистический уклад? Где капиталистический уклад? Я много раз спрашивал: «Что, воровская фомка — это орудие, средство производства? Инструменты воровства — это орудия, средства производства?» Что, мы не видим, что все это падает и дальше? Что никакого настоящего капитализма нет. Что есть паразитарное существование в щелях советского уклада. Рухнул Советский Союз, рухнул советский уклад. Что-то держат советские скрепы. Те, остальные, пожирают это рухнувшее. Это паразитариум. Это субуклады, субкультуры. Трагедия гораздо глубже, и в пределах этого и этой степени пластичности социального вещества можно очень многое.

Для того чтобы вещество обрело упругость, оно должно создать альтернативные уклады и — пусть в их пределах — контррегрессивные тенденции. Вы хотите учить детей иначе? Учите. Для этого нужна воля? Да. Вы хотите создавать другое телевидение? Создавайте. Вы хотите создавать другую культуру? Создавайте. И тогда, может быть, станете катакомбами и аттрактором, на который сможет упасть и спастись ваше многострадальное отечество. Наше многострадальное отечество. Между прочим, та часть планеты, без которой вся остальная планета обречена на гибель. Без России.