Михаил Делягин - Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки»

И с этой точки зрения день 22 июня не менее, а может быть, и более значим, чем 9 Мая. День Победы – это «праздник со слезами на глазах». Слезы высыхают, потому что помнящие войну люди уходят, и, чтобы не забыть эти слезы, мы должны помнить и чтить 22 июня. Это самая страшная страница в истории нашей страны, которая сейчас подвергается удвоенной по силе атаке разного рода фальсификаторов истории.

Рассматривая начало войны – как, впрочем, и всю нашу историю, – нужно отделять от явных фальшивок стыдные моменты, которые при Советском Союзе замалчивались, но которые имели место.

Что именно замалчивалось, но соответствует действительности? Вероятно, то, о чем начал писать Виктор Суворов (он же Резун): наша подготовка к наступательной, а не оборонительной войне.

Писатель Суворов – феерическая фигура. Только предельно наивный или предельно недобросовестный человек может думать, что офицер разведки, перебежавший на другую сторону (или завербованный и вынужденный уйти под страхом разоблачения), может быть независимым исследователем.

Когда его с придыханием называют «самым независимым историком современности», невольно вспоминается, что в свое время Гитлер успел походить в гуманистах и миротворцах.

Суворов, безусловно, выдающийся историк, но нельзя забывать, что он работал и работает в рамках информационной спецоперации, причем такой, которая сама себя переиграла и подорвала.

И это живая иллюстрация того, почему на спецоперациях нельзя строить политику, почему они всегда останутся вспомогательным инструментом. Не потому, что это аморально – хотя это аморально, – но в первую очередь потому, что долгосрочные спецоперации, как правило, в силу самой своей природы приводят к противоположному результату…

Смысл спецоперации, в которой использовали Суворова, прост. Советская идентичность начала 1990-х годов, да и до сих пор – другой в нашей обществе нет, – базируется на трех краеугольных камнях. Первый – это память о Великой Октябрьской социалистической революции, которой прикрывалась память о кромешном ужасе гражданской войны. Это была память, которая действительно создавала идентичность своей трагичностью и последующим катарсисом. Только память о катарсисе по-настоящему крепка; без трагедии нет идентичности.

В начале 1990-х память о революции была разрушена демократической пропагандой. Появились лубки, не имеющие отношения к реальной истории, типа «Россия, которую мы потеряли», создававшие впечатление, что царская Россия была раем земным и уж конечно не сгнила сама.

Сейчас уже все, кроме официальных пропагандистов, ненавидящих тогдашний протест из страха перед протестом нынешним, понимают, что царская Россия не является образцом для подражания хотя бы потому, что покончила жизнь политическим и системным, по сути дела цивилизационным, самоубийством.

Третий краеугольный камень советской идентичности – полет Гагарина, его знаменитая улыбка. Но это счастье чистое, радостное, без трагедии – и потому память о нем не очень прочна.

Итог: в начале 1990-х (как, собственно, и сейчас) основой советской идентичности была (и остается) память о войне.

А ведь для уничтожения противника в глобальной конкуренции мало его победить, мало захватить его ресурсы, его территорию, мало вдолбить ему в голову идеологический бред. Это все проходит.

Есть лишь один способ одержать по-настоящему прочную победу: разрушить идентичность противника. Только тогда, когда славяне, которые живут на определенной территории, начнут абсолютно искренне считать себя немцами-пруссаками, – только тогда будет достигнута окончательная победа.

Глобальная, цивилизационная конкуренция сегодня – это борьба не за рынок сбыта мобильных телефонов или даже нефти. Это борьба на уничтожение национальной идентичности.

А для того чтобы уничтожить нашуидентичность, нужно было прежде всего разрушить определяющий ее народный миф о войне.

Вероятно, английские специалисты решили, что идеальным будет написать книгу – может, Суворов им сам подсказал идею – о том, что Советский Союз готовился к нападению и вообще сам был агрессором. И, как вбивают нам в головы сейчас наши некоторые либералы, «Сталин хуже Гитлера» – или, по крайней мере, равнозначен ему.

Кстати, отсутствие между ними разницы стало уже официальной позицией Европы, а «Сталин хуже Гитлера» – не более чем следующий шаг по дороге, по которой евробюрократия идет полным ходом. В конце концов Гитлер же для них почти свой – какой-никакой, а европеец и, более того, практически предтеча Европейского союза.

И вот была разработана специальная операция, и Суворов ее прекрасно осуществил. У него великолепный слог, прекрасный стиль, много фактуры. Очень много искажений и вранья по мелочам, причем со временем, от книжки к книжке, масштаб этого вранья нарастает, качество аргументов падает, и их все более, как у какой-нибудь Латыниной, заменяют хорошо срежиссированные эмоции. Но это не всегда заметно, и в целом читатель проглатывает и усваивает написанное мгновенно.

Основная идея заключается в том, что Советский Союз готовился к наступательной, захватнической войне и ему просто не повезло, что Гитлер ударил первым.

Идея прекрасная, исполнение замечательное, но организаторы перехитрили сами себя. Они не учли одной мелочи: господин Суворов оказался поэтом и патриотом. Почитайте его ранние книжки – «Записки освободителя», «Аквариум», – это поэт, влюбленный в Советскую армию, хоть и изменник. Рядом с его описанием танковой атаки, пусть даже и на учениях, можно поставить разве что гоголевскую «птицу-тройку».

А любовь – это чувство, которое побеждает все. Конечно, кроме кариеса, как написано на центральной площади Томска напротив областной администрации.

И любовь – в данном случае к Советской армии, к Советской Родине – перемалывает любые предполагавшиеся и поставленные сверху задачи.

Ну, например, если вы любите женщину, вы вполне можете при этом говорить, что она уродина, дура, одна нога короче другой, что она плохо одевается и не имеет вкуса, – и все равно это будет признание в любви.

И первые книжки Суворова оказались именно таким признанием. Хотя он многое сознательно придумал и задача его была совершенно другая.

Наверное, он добросовестно выполнял поставленную его хозяевами задачу, но он – патриот. Специфический, изломанный, извращенный, но патриот. И его книжки на первом этапе, в 1994–1995 годах, вопреки замыслу организаторов спецоперации стали мощнейшим фактором реабилитации и формирования патриотического сознания.

Ведь целые стаи демократов наперебой объясняли нам, что Советский Союз готовился к войне, но все были идиотами, варварами и мерзавцами, и в результате гитлеровская Германия дошла до Москвы и могла бы пойти дальше. Мы знаем, что это так: в критический момент Сталин недаром очень долго ходил около поезда, думая – уехать или остаться, – и все-таки остался. Есть подозрение, что если бы он уехал, то Москву бы сдали. И мы могли бы проиграть и быть уничтоженными – и как страна, и как народ.