Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Сенсации. Антисенсации. Суперсенсации

Самое невероятное в этой истории то, что в 1988 году Люси была еще жива. Жила в Ленинграде. Естественно, носила другую фамилию, поскольку в 20-х годах вышла замуж. Предпочитала сохранять инкогнито, никогда не признавалась, что Тоня Туманова из романа «Как закалялась сталь» — это она, Люси Беренфус. От расспросов об Островском уклонялась.

Единственный раз она нарушила обет молчания, когда я позвонил ей и представился — заместитель заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС. Я находился тогда в служебной командировке в Ленинграде, позвонил ей и попросил о встрече.

Она отказалась под предлогом болезни. На мой вопрос об их взаимоотношениях с Островским ограничилась общими фразами: это был очень романтичный, с богатым воображением юноша. Но… из другого круга.

Сначала я не понял, а потом до меня дошел смысл услышанного. В 88-м уже было модно подчеркивать свое происхождение.

Прошло десять лет. Корреспондент ИТАР-ТАСС в Китае Григорий Арсланов передал сообщение, которое «не заметило» ни одно российское средство массовой информации. В сообщении говорилось о горячем отклике, вызванном у пекинских театралов постановкой пьесы по роману Николая Островского «Как закалялась сталь».

Постановка осуществлена в Пекине впервые — и это произошло в 1998 году! Создатели романтического спектакля — молодые выпускники Центрального театрального института.

— Инсценировка этого классического произведения советской литературы, — сказал режиссер спектакля, — связана с потребностью современников в духовной пище. Образ Павла Корчагина показывает китайцам смысл жизни и призван помочь молодежи по-новому оценить происходящее.

Роман «Как закалялась сталь» неоднократно издавался в КНР в переводе на китайский язык и, как указывает агентство Синьхуа, оказал сильное влияние на многие поколения китайцев.

Пожалуй, из произведений советских писателей по популярности среди китайцев старших и молодых поколений с «Как закалялась сталь» может сравниться только «А зори здесь тихие» Бориса Васильева.

Действительно, нет пророка в своем отечестве!

В начале 90-х годов в Москве был создан и официально зарегистрирован Союз графоманов. Это было выдающееся детище перестройки. Наконец-то был подведен итог многолетних усилий по вовлечению малообразованных людей в процесс создания литературных произведений.

Не хотелось бы называть в этой связи Николая Островского и других пролетарских писателей. Лучше уйти от персоналий. Предпочтительнее поговорить о явлении.

Советский Союз был уникальной страной, где всякий сколько-нибудь грамотный человек становился писателем или ученым. Государственные издательства были гигантскими фабриками по производству литературных произведений, в обязанности редакторов входило даже переписывание рукописей, доводка их до необходимых кондиций, особенно если в качестве авторов выступали выходцы из рабочих и крестьян.

Города и веси гигантского государства кишели непризнанными гениями. Кто писал вторую часть «Анны Карениной», кто безуспешно пытался протолкнуть свой, в 3 тысячи машинописных страниц, вариант «Войны и мира». Ну уж а «Теркиных» было хоть пруд пруди.

И вот — Союз графоманов. «Золотой графоманский фонд», где хранятся рукописи романов, многотомных эпопей, а также драм и трагедий в стихах. Блеск! Ничего подобного прежде видеть не приходилось. Все самое лучшее из присланного публикуется в печатном органе графоманов «Золотой век». Условие печатания одно: никакой правки, никакого постороннего вмешательства в текст.

Кто может стать членом Союза графоманов? В отличие от Союза писателей в Союзе графоманов членства нет, а есть участники. «Какое право мы имеем принимать или не принимать человека, считающего себя графоманом?» — задаются резонным вопросом руководители Союза графоманов. По их мнению, это все равно что разрешать или не разрешать кому-то дышать. Участников в Союзе графоманов более тысячи.

Майор Пронин, Павка Корчагин, сталевары Журбины, десятки других положительных классических персонажей были созданы по законам социалистического реализма — то есть перенесены не из жизни в литературу, а наоборот, из литературы в жизнь. И потому обречены еще в момент зарождения. Возникни Союз графоманов в тридцатые годы, кто знает, может, в списках Союза писателей были бы совсем другие имена и была бы другой советская литература.

Не утихают споры вокруг Павлика Морозова — пионера-героя. Углубившись в них, я нашел доказательства того, что его род — из Белоруссии.

Дед Павлика, будучи молодым разворотливым парнем, двинул в конце XIX века из нищей витебской деревни Смолень в богатую землями Сибирь. Намеревался там вместе со своим многочисленным семейством пустить корни, как ему тогда казалось, навсегда. Что из этого получилось, известно. Большой крестьянский род Морозовых постигла трагедия.

Иногда трагедию называют громкой славой — кому как больше нравится. Безусловно, если иметь в виду горы беллетристики, созданной о пионере-герое Павлике Морозове — множество спектаклей, кинофильмов, кантат и опер, не говоря уж о стихах, — то действительно можно вести речь о громкой славе, доставшейся внуку белорусского переселенца Сергея Сергеевича Морозова.

Смотрите, какие знаменитости причастны к героизации образа убитого мальчика: кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, увидевший в Павлике нового человека ХХ века, известнейший кинооператор Эдуард Тиссе, прославленные киноактеры. А поэты? Сергей Михалков, Николай Асеев. Писатели — Исаак Бабель, Александр Яковлев, Виталий Губарев. Композитор Ференц Сабо. Всех не перечесть. История же в отличие от беллетристики имеет дело с реальными личностями — не утонувшими в домыслах творцов.

Стало быть, образ Павлика Морозова — продукт героизации? Несомненно, он был придуман наверху и введен в псевдодействительность. Имеется в виду тот образ, который был преподнесен массовому читателю и зрителю. Все произведения, созданные о пионере-герое за полвека, назывались документально-художественными. Писатель Евгений Пермяк назвал их почти документальными. С таким уже успехом можно сказать: почти художественные. Газетный образ, решенный плакатными средствами.

Каким же представляется он историкам? Новейшим — трагичным. Как и весь большой крестьянский род Морозовых, волей рокового случая ставший социальной моделью «сын против отца».

Родители Павла — Трофим, председатель сельсовета, и Татьяна — были в разводе. Дед с бабкой люто возненавидели бывшую невестку, как говорят, не жаловали и своих внуков. Надо ли говорить, какие были ответные чувства?