Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Сенсации. Антисенсации. Суперсенсации

В разгар этой глухой вражды Павлик, а по другой версии — его мать, сообщает милиции, что Трофим продает спецпереселенцам справки сельсовета. Сигнал подтвердился, Трофима посадили в тюрьму. А через год в теплый сентябрьский день Павел с братом Федором пошли в лес за ягодами и домой не вернулись. Их нашли мертвыми.

Смотрите, что в итоге произошло с этой еще недавно крепкой и дружной семьей: к расстрелу приговорены четверо — дед и бабушка, двоюродный брат и дядя Павлика. Отец по доносу сына отбывал тюремный срок на Крайнем Севере. После расстрела дяди, Арсения Кулуканова, его жена уехала в соседнюю деревню, так как жить было негде — все их имущество по решению суда конфисковали. Вскоре она сошлась с местным крестьянином, у которого был взрослый сын. Он почему-то решил — отцовская жена больше подходит ему. Однажды в припадке ревности он убил ее. Суд вынес приговор — расстрел.

Злой рок висел над всей семьей Морозовых. У Павлика был младший брат Алексей. Когда шел суд, десятилетний Алеша дал показания против своей бабки: она, мол, пошла по ягоды в то же место, куда пошли Павлик и Федя. Следовательно, сделал вывод прокурор, она могла придержать ребят в лесу, пока не подойдут убийцы. Что значит — «могла»? Придержала или нет? Да и ходила ли она в лес? Сам Алеша в то время сидел взаперти в избе и не мог этого знать. Однако показал на бабку.

Если это была напраслина, Бог сурово покарал лжесвидетеля. В 1941 году Алексея судили за измену Родине (не выполнил задание командования) и приговорили к расстрелу. Помогли хлопоты матери, и, как брату героя, высшую меру ему заменили десятью годами тюрьмы, которые он отсидел от звонка до звонка.

До ареста он окончил летное училище. В части его не любили за то, что требовал особого положения. Подпоив, сослуживцы положили ему за голенище сапога фотопленки с изображением линии фронта. А после этого вызвали представителя фронтовой контрразведки «Смерш» («Смерть шпионам!»).

Стало быть, брат пионера-героя сидел десять лет за «шпионаж»? И никто этого не знал? Знать-то, видно, знали, да помалкивали. Кстати, пресса об этом тоже не писала. Такое себе никто не мог позволить — имя героя неприкосновенно. Крымская «Курортная газета» в августе 1956 года поместила статью «Бабушка Морозиха». О матери Павлика. Скупает, мол, по дешевке фрукты да продает на рынке втридорога. Спекулирует. Можно догадаться, чем обернулась такая смелость редактору.

Мать Павлика — в Крыму? Оказывается, она жила там до последних своих дней, наступивших в 1983 году. Сам Сталин распорядился позаботиться о ней. Поселили ее в Алупке, недалеко от Воронцовского дворца. Назначили пожизненную персональную пенсию. Говорят, что она умела и сама требовать. Входила в любое учреждение и заявляла: «Я мать пионера-героя…» Отказать никто не осмеливался.

Наглость, конечно, появилась с годами. Она ведь неграмотная была. Четверо детей, двое убиты. Покинутая мужем, отцом Павлика, — бросил семью, ушел к соседке. В деревне рассказывали: это она поощряла доносы Павлика на оставившего их мужа и отца. Мстила.

После гибели Павлика и Феди ее переселили в большой дом, хозяев которого перед этим арестовали. Она получила часть кулацкого имущества.

Писатель Юрий Дружников, побывавший в Герасимовке, свидетельствует: после суда Татьяну Морозову в деревне возненавидели. Привилегии, ей созданные, еще больше озлобили людей. Жить ей там было невозможно, и вскоре она перебралась в райцентр.

— Меня НКВД взял на казарменное обеспечение, — вспоминала Татьяна. — Дали комнату, кровать, две подушки, продукты. Я, как мать героя, не работала…

Не столь рекламной выглядела в ее рассказе и всенародная любовь к Павлику:

— Врагов у Павлика было много. Могилу его затаптывали, звезду ломали, полдеревни ходило туда испражняться.

Она признавалась, что Павлик поступил в первый класс за год до смерти. Притом с третьей попытки. А было ему тогда уже 13 лет. В середине учебного года учительница перевела его во второй класс, хоть он еле-еле научился читать — по слогам. Поэтому, по крайней мере, странно читать беллетристические благоглупости о том, как ребенок разъяснял неграмотным сельчанам цели партии, задачи строительства социализма в деревне, рекомендовал принять новый устав сельхозартели и критиковал левые перегибы районных уполномоченных.

Не вызывает сомнений, что реальный Павлик Морозов и его беллетризованная копия — два разных образа. Герои всегда проще, чем их рисует воображение восхищенных почитателей. Поэтому надо спокойнее относиться к тому, какими они были в реальной жизни. Историки новой волны уже не удивляются некоторым расхождениям между мифологизированным и реальным образом мальчика. Например, родственник Морозовых, тоже белорус-переселенец, Лазарь Байдуков так говорил о пионере-герое:

— Павлик был просто хулиган. Ходил по деревне переросток-оборванец, всегда голодный, от этого злой, и искал, где бы нашкодить. Вот все его и ненавидели.

Учительница Кабина:

— Морозов говорил с отрывами, гавкая, не всегда понятно, на полурусском-полубелорусском языке, вроде: «Ен ведь больша нэ прыйдеть».

Одноклассница Павлика Морозова Матрена Королькова:

— Если честно сказать, Павлик был самый грязный из всех в школе, не мылся. Дети в семье Морозовых, когда ссорились или просто развлекались, обычно мочились друг на друга и так шли в школу. От Павлика всегда нестерпимо воняло мочой.

Из произведений о нем он представал ненасытным книгочеем, эрудитом, идейным вожаком детей и взрослых, полпредом новой власти в деревне. А ведь при жизни, по свидетельству матери, его ни разу не осмотрел врач. Будь он подростком, скажем, 70–80-х годов, его, скорее всего, отнесли бы к категории трудных, педагогически запущенных ребят из семьи с ненормальным психологическим климатом.

Поведение Павлика Морозова, скорее всего, было результатом воспитания в условиях неполной семьи (отец ушел в другой дом, мать выла от ревности и поощряла детей к слежке, мести). Кроме того, нередки болезненные натуры, в которых чужие беды вызывают чувство удовлетворения. Понятно, что донос для такого человека — первейшая потребность.

И тем не менее новые историки относятся к Павлику сочувственно. Разве он виноват, что его взяли за образец для воспитания в детях чувства морального долга? 25 ноября 1931 года косноязычный, болезненный подросток с явными признаками позднего и замедленного развития, нарушенной мотивацией поведения подал заявление следственным органам на собственного отца. В этом увидели ростки новой морали, придали поступку классовый, политический оттенок. А уж после гибели пионера-героя и его восьмилетнего брата Феди и вовсе канонизировали. Смерть обоих приписали классовым врагам, в роли которых выступали родные дед, бабка, дядя и двоюродный брат.