Дмитрий Хмельницкий - Виктор Суворов: Главная книга о Второй Мировой

Говоря о целях советской внешней политики в связи с мировой войной, Г. Городецкий полностью абстрагируется от ее геополитических последствий — распространения советского контроля на Восточную и Центральную Европу вплоть до Берлина. Поочередное «подталкивание» сторон, якобы одинаково враждебных СССР, вылилось в советское участие — на договорных началах! — в обеих воюющих коалициях. Сперва заключив в августе-сентябре 1939 года два договора с нацистской Германией и войдя с ней в официально признанные «дружеские отношения»; затем, после начала советско-германской войны, присоединившись к Атлантической хартии Рузвельта — Черчилля от 14 августа 1941 года, объявивших об объединении усилий их стран в войне против «нацистской тирании». Это — из числа главных событий начального этапа Второй мировой войны. Их нельзя ни обойти, ни превратно истолковать.

По окончании войны Сталин вновь уравнял обе коалиции, как он это делал и до войны, охарактеризовав Вторую мировую войну как схватку «двух капиталистических коалиций, вцепившихся друг в друга», чтобы «добиться мирового господства» [435]. А на партийном съезде 1952 г. историческое значение мировой войны (то есть ее главный итог) рассматривалось под углом образования «лагеря мира и демократии, противостоящего лагерю империализма» [436]. Какие еще требуются доказательства того, что в своей внешней политике сталинское руководство исходило из постулата необходимости воспользоваться «межимпериалистическими противоречиями» в интересах «дела социализма»?! Точнее — в классово-имперских целях сталинского Советского Союза.

Речь Сталина 10 марта с ее прогерманскими акцентами, смещение 3 мая сторонника соглашения с западными странами наркома иностранных дел М.М. Литвинова, сталинские инструкции К.Е. Ворошилову от 7 августа, откровенно нацеленные на срыв еще не начавшихся переговоров с военными миссиями Англии и Франции [437], решение Политбюро от 11 августа о готовности вступить в официальные переговоры по уже оговоренным с немецкой стороной вопросам (которые и составили содержание секретного протокола) [438]— таков неполный перечень документированных фактов весны-лета 1939 года, говорящих о целенаправленном курсе сталинского руководства на достижение договоренностей с нацистской Германией.

Пожалуй, этот ряд стоит дополнить еще одним архивным документом на тему о том, как себе представляли в ближайшем окружении Сталина исход параллельных официально объявленных тройственных (СССР, Англии и Франции) и тайных двусторонних (СССР и Германии) переговоров.

Этот документ — стенограмма доклада Д.З. Мануильского в аудитории, состоявшей из представителей партийной и научной элиты. Говорилось доверительно о перспективах московских трехсторонних переговоров: «Мы прекрасно понимаем, что сейчас за нами так ухаживают, как приблизительно за богатой московской невестой в свое время (смех), но мы цену своей красоте знаем (аплодисменты) и если сделаем брак, то по расчету (смех, аплодисменты). Брак по любви у нас не войдет (так в тексте. — Д.Н.), а по расчету — милости просим». И в конце выступления, в ответах на вопросы: «Я не большой оптимист, я не скажу, как английская печать, что уже соглашение между СССР и Англией и Францией в кармане. В кармане может быть и фига». Видимо, опомнившись, продолжил: «Это серьезный вопрос, я так не буду говорить». Тем не менее: «И я говорю, я не оптимист, я не думаю, что соглашение уже в кармане, у меня просто, как у советского человека, есть большая доля скептицизма». Документам подобного рода в «Мифе «Ледокола» места не нашлось.

Почему «Ледокол» В. Суворова нашел своих многочисленных читателей, а «Миф «Ледокола» Г. Городецкого — нет? Потому, думается, что важна не только историческая истина, провозглашаемая каждым из этих авторов, но и путь к этой истине, который вместе с исследователем проходит читатель. Путь доказательств на фактах, документах, аргументах. У кого это убедительнее, у того и благодарные читатели.

Историческая ретроспектива, отраженная в словах и делах товарища Сталина, убеждает, что итог (да, итог!) его предвоенной внешней политики — заключение советско-германского пакта о ненападении, был предопределен расчетом на подрыв сил капиталистических стран в новой мировой войне. Пакт явился практическим приложением марксистско-ленинской идеи использования «межимпериалистических противоречий» в классово-имперских интересах сталинского Советского Союза. Отсюда советские метания от сотрудничества с Германией (1939–1941 гг.) до вхождения в антигитлеровскую коалицию вместе с Англией, США и Францией (1941–1945 гг.). Ни один из основных участников мировой войны не проделал таких глубоких военно-политических зигзагов, как Советский Союз; все остальные участники войны — войны коалиционной с обеих сторон — определились в выборе потенциальных союзников заранее.

В общем и целом «Миф «Ледокола» Г. Городецкого есть не что иное, как ремейк сталинских «Фальсификаторов истории», от положений которых давно отказались историки, уважающие себя и читателей. Противопоставив себя другим историкам, а не только В. Суворову, автор лишил себя возможности попытаться раскрыть историческое значение Второй мировой войны. Не говоря уж о том, что вне его внимания остался общий контекст XX века — глобальное противостояние демократии и тоталитаризма.

Проанализировав в свое время все военные ходы Адольфа Гитлера — особенно относящиеся к августу/сентябрю 1939 г., — я пришел к выводам, изложенным в книге The Collapse and Its Lessons (1993) [440], в которой проведены параллели между войной Судного дня [441]1973 г. и переходом реки Маас вермахтом в 1940 г.

Немецкое правительство в конце 1930-х гг. не было заинтересовано ни в мировой войне, ни даже в войне против Польши. Гораздо больше его заботило — и с полным основанием — то, что объединенные силы Великобритании и Франции выйдут к западным границам Германского рейха, а Советский Союз одновременно атакует восточные. Гитлер полагал, что ему понадобятся еще годы для вооружения и внутреннего укрепления, прежде чем он сможет пойти на риск общеевропейской войны, и что если он сейчас рискнет воевать, то поставит на карту все, что было создано его агрессивной политикой. А именно: превращение побежденной страны всего лишь за семь лет успешной стратегической игры ва-банк в великую державу. 1 сентября 1939 г. Гитлер был уверен, что его вступление в Польшу не приведет к войне, поскольку у него перед глазами еще стояло мирное, без единого выстрела присоединение Судетской области, и что Польша примет его требования, не вступив в войну. Гитлер думал так еще и потому, что Польша была слабее Чехословакии, и потому, что Сталин пактом Молотова — Риббентропа дал ему гарантию ненападения, а тайный протокол к нему означал однозначное крушение в будущем Восточной Европы.