Юрий Трубин - Листая страшные страницы

Несмотря на все это, либералы очень обидятся — назови их кто-нибудь прислужниками дьявола, а революционеры обидятся, но не очень.

В церковных институтах революционная крайность воплощается в идее убийств и гонений во имя Христа (Аллаха и т. д.). Но гораздо интереснее проявляет себя там другая крайность.

Прежде всего она обнаруживает себя во вполне дефективной, упомянутой нами идее, что «Все от Бога». Далее предлагается смирение при всех обстоятельствах жизни.

Как бы ни старались подобные религиозные деятели защищать свою позицию, логически из нее выводится следующее: дьявол есть нечто вроде злобной собачки на поводке у Бога, которой Он позволяет иногда кусать грешных людей. А зло есть всегда заслуженная за что-то кара. Именно такой абсурд доводил до истерики Достоевского, требовавшего объяснить ему — за что же, в таком случае, страдают малые дети. В ответ всегда следует одно и то же: «Пути Господни неисповедимы».

Чего же достигают в конце концов указанные церковники? Того, что люди, подобно Достоевскому, начинают кричать: «Не хочу такого Бога!» К огромному удовольствию тех, кто пытается отодвинуть людей от Бога уже не по либеральному тупоумию, а совершенно сознательно.

К чести Федора Михайловича, он хоть и не дошел до понимания либеральной опасности разумом, но почувствовал интуицией, и почувствовав, проклял либералов.

Здесь же следует сказать и о другой не менее опасной религиозной либеральной крайности. О непротивлении злу насилием.

«Я принес вам не мир, но меч». Это центральное положение христианства, указующее на двойственный состав нашего мира и некомпромиссное отношение ко злу, стараются просто не замечать. Как стараются не замечать и многого другого. Например, категорического отказа Христа разговаривать с саддукеями, которых Он просто называет змеиными отродьями (порождениями ехидны). Не очень-то важно детализировать — кто саддукеи именно такие, но очень важно понять главный смысл: на земле существует абсолютно непригодный и неисправимый человеческий материал. С которым вообще не о чем разговаривать. То есть существует категория дьявольских отродий, о чем мы тоже уже говорили выше.

Мимо внимания проходит и евангелический факт, связанный с изгнанием из одержимого человека бесов.

Те стали просить Христа не губить их и дать перейти в свиней. Это-то Он им дал, но свиньи тут же бросились в море и все до одной потонули.

Понятно, что бесы совсем не для того просились в свиней, чтобы тотчас погибнуть. Налицо, таким образом, акт непосредственно физического уничтожение Христом дьявольских существ, который упорно игнорируется и либеральной общественной и робкой официальной богословской мыслью.

А как же быть с Его предложением — подставить, после удара по щеке, другую?

Да, речь попросту идет о нереакции высокоразвитых людей на бытовые обиды, о том, чтобы не опускать себя до банальной драки. И этим примером подсказываться способ социального поведения, заключающийся не в дозволении себя избивать, а в способности (в разных случаях по-разному) отстраняться от хамства и провокаций.

Переступить через слезы ребенка нельзя, но убить можно.

Среди российской революционно-нигилистической молодежи в 70–80-е годы прошлого века был очень входу следующий тест. Новому члену какого-нибудь такого кружка предлагали задачку.

«Ему известно, что завтра состоится бомбометание в карету губернатора. И вдруг лично он узнает, что тот поедет не один, а вместе с двумя детьми (возможно и не своими). Донесет ли спрашиваемый о готовящемся покушении?» Правильным ответом признавался такой: «Он против убийства детей, но донос — еще хуже».

И вот таких уродов, следуя ложной трактовке «непротивления злу насилием» защищал Лев Толстой. «Не мог молчать», когда законченных мерзавцев вешали. Чего же спрашивать с теперешних его коллег-либералов, написавших за всю жизнь полторы-две книжицы?

Дело не в том, разумеется, чтобы обличать великих и очень невеликих писателей, но чтобы показать фактическое, а не условное наличие зла в этом мире. Которому чем больше щек подставишь, тем больше по ним и получишь.

Отказ от применения силы против другой противоположной нам силы — есть отказ от борьбы, попросту говоря. И мы еще дополним разговор об этом в Главе XXII.

Продолжая далее тему божественных и дьявольских сил, нужно коснуться и очень важного их инструментария: символов.

Между обычным значком и символом нет ничего общего. Символ сравним с иллюминатором, через который можно заглянуть в другой мир, как из батискафа в подводное царство. А тот, другой мир, неоднозначен. Поэтому можно увидеть и возвышающую человеческий дух картину (а это обязательно делает человека энергетически сильнее и чище), а можно увидеть и нечто ужасное, как отвратительную пасть мурены с пятнистым извивающимся туловищем или пасть огромной акулы. И если сделать среднего человека постоянным наблюдателем змеиных гадостей и хищных разборок, можете быть уверены: либо у него со временем пошатнется психика, либо она изменится в сторону гадких природных черт его характера.

Эстетика доброго дельфина и тигровой акулы формально очень близка, поскольку прежде всего обусловлена быстрым передвижением в водной среде. Но вот что интересно: вид дельфина человеку очень приятен, и даже неожиданное появление его рядом с пловцом может испугать лишь на короткое время. Тигровая же акула, самая коварная и опасная из существующих, производит одной своей внешностью очень примечательный эффект. Практически все профессиональные ныряльщики, даже находясь под водой в гарантирующей безопасность защитной клетке, испытывают проникающий в душу ужас, когда появляется тигровая акула. И не в самые первые как раз секунды, а, рассматривая ее. Некоторые профессионалы даже не всегда с этим справляются и требуют поднять их наверх. Современная наука утверждает, что такой страх не может содержаться на генном уровне. Эффект акульего страха одинаков у всех людей, даже тех, чьи самые далекие предки у теплых морей никогда не жили. То есть монгол или якут испытает абсолютно то же самое. Отсюда и из подобных примеров отдельные ученые пытаются делать вывод о некоем существовании в человеке памяти всего человечества. Вывод не только рискованный, но и просто неверный, поскольку объяснение лежит совсем в другом месте.

Агрессия — это одно из общих энергетических состояний. Каждый хорошо ощущает его, когда, например, возвращается вечером домой в общественном транспорте. Утром в пиковые часы там тоже тесно, теснота вызывает раздражение, но хотя обстановка в целом воспринимается как неудобная, она не ощущается опасной. К вечеру, накопленные за день отрицательные эмоции требуют выхода, который не часто реально наблюдается, зато потребность в нем, то есть агрессия, разливается в воздухе.