Ксения Соколова - Философия в будуаре

Агаларов: Я не мог себе представить, что я могу подойти и что-то сказать. Я ждал, что подойдут ко мне.

Соколова: К вам должна подойти женщина?

Агаларов: Может, не подойти, но подать какой-то знак... Она сама придумает, женщина всегда придумает.

Собчак: Вы нас шокировали. Мне кажется, это русские мужчины привыкли чего-то ждать, а кавказский человек всегда начинает сам тебя обхаживать: цветы, подарки, замечательные сюрпризы.

Агаларов: Это потом. Первый сигнал, явно выраженный, должен идти от женщины...

Соколова: Но что это все-таки? Взгляд?..

Агаларов: Они знают.

Соколова: Это у вас иллюзия, что они знают. Вот мы точно так же сидим и ждем, пока нам подадут сигнал.

Агаларов: Здесь, видимо, дело в гордости, достоинстве мужчины. Может быть, это неправильно, но я себе не представляю, что я к кому-то подойду и получу отказ.

Соколова: Вас это всерьез травмирует?

Агаларов: Да. Поэтому я думаю, ну и черт с ним, мало ли что, лучше не подойду. А если откажут, потом всю жизнь будут мучения, какой идиот, что подошел, и тебе отказали. В разных ситуациях по-разному бывает, это не означает, что мне надо подмигнуть или пальцем поманить, но нужен от женщины какой-то знак... Мужчина это всегда чувствует.

Собчак: Эмин тоже такой... сдержанный?

Агаларов: Да, он, как и я, не любит публично демонстрировать свои чувства. Когда у них с Лейлой начался роман, он даже стеснялся, что она так бурно выражает свою любовь. У нас в семье это устроено более консервативно. У них в семье наоборот – «лапуля, мамочка, ты моя любовь» – более откровенно. Я думаю, это правильно – воспитывать детей в любви. У Эмина в этом плане был определенный недостаток. Все-таки школа, Швейцария, фактически полуконцлагерь, потом Америка – практически полное одиночество в отрыве от семьи, тут есть с нашей стороны пробелы. Он теплотой не был окружен. А Лейла – любимое дитя в полном смысле этого слова. Когда мы ее увозили, мне ее мама так доверительно говорит: «Арас, вы понимаете, что она в принципе никогда никуда не выходила вообще? Она ни с кем, кроме нас, никогда не общалась. Абсолютно домашняя девочка».

Соколова: Вы описали нам семейную идиллию. А скажите, есть в такой жизни какие-то моменты, которые лично вас тяготят? Все же принадлежать себе означает не принадлежать себе...

Агаларов: Я мог бы оградиться от всех, ни с кем не встречаться...

Собчак: Так, кстати, многие и делают – достигая очень высокого уровня жизненных показателей, обрубают все связи.

Агаларов: Я мог бы не отвечать на звонки и не слушать просьбы. Мне даже знакомые говорят: «Арас, как это ты отвечаешь на звонки? У тебя что, нет помощников?» Я никогда не обставлял себя этими условностями не потому, что хотел казаться простым, а потому, что я на эту тему не думал. Я любому человеку могу сказать «нет». Знаете, как бывает, родственник какой-нибудь приходит и говорит: «Мне нужно 40 тысяч долларов, потому что я квартиру покупаю...» Я говорю: «Подожди, ты знаешь вот этого, у него того, что у тебя есть, еще нету. Прежде чем тебе дать 40, я должен его вопрос решить так, чтобы у него было, как у тебя. А потом, если у меня появится возможность, я тебе дам 40».

Соколова: То есть вы как Господь Бог – только все же стараетесь по справедливости.

Агаларов: Надо научиться говорить «нет» и объяснять. И еще я никогда не жду за свои дела благодарности. Я просто забываю, что было. Это легче забыть, не помнить. Если все помнить, можно лопнуть. Потому что иногда в ответ на добро получаешь такие вещи!

Соколова: Говоря с вами, мы все время оперируем словом «восточный» – восточные ценности, восточная семья... Скажите, «восточная тема» – это реальность или миф?

Агаларов: Это реальность. Это есть во всех мусульманских семьях. У нас в семье в мечеть никто не ходил и Богу никто не молился, кроме моей бабушки. В арабских странах, когда я говорю, что мы нерелигиозны, это вызывает шок. Когда бабушка молитвы бормотала, я, помню, дико нервничал. Мне, мальчику, казалось, что с ней что-то не так. Я говорил: «Хватит молиться!», а она мне: «Надо благодарить Боженьку за каждый прожитый день». У моей бабушки было четыре сына и две сестры. В Баку по тем временам жило полтора миллиона человек – большой город, не деревня. Но все должны были каждый день к бабушке зайти.

Собчак: А чужих эта система принимает? И может ли изменить?

Агаларов: Вряд ли. Это разные планеты.

Соколова: Вы – человек мира. Жили в Баку, Америке, России. Это действительно разные планеты. Где вы чувствуете себя наиболее комфортно?

Агаларов: Я понял, что городская среда полностью модифицировалась – независимо от места и континента. Традиции остались разве что в селах. В Америке этот процесс стал абсолютным. Нью-Йорк – город одиноких людей. Миллионы одиночек. Почему там все рестораны, пять тысяч ресторанов, битком? Все удивляются. Потому что человек дома один не может находиться. Он пришел домой после работы, кинул манатки, и ему надо в бар, ресторан.

Соколова: А вы замечали, что в Нью-Йорке очень легко знакомятся люди? На улице к тебе подходят, в парке запросто могут подсесть. Они все как бы на одном корабле, но в разных каютах. Действительно, «каждый за себя и за всех Господь».

Агаларов: Абсолютно правильное наблюдение. Цивилизация сопровождается усилением процесса разобщения.

Соколова: Нельзя ли совместить завоевания цивилизации и заботу людей друг о друге?

Агаларов: По-моему, нет. Все это долго уничтожалось государствами, системой, капиталом. Сейчас все направлено на собственный успех. А я вам еще немного расскажу про свою бабушку. Она застала дореволюционный период. Жила в богатой, знатной семье в Баку. Фамилия Агаларов – от слова «ага», это как титул. Семья бабушки переехала в Баку до революции, купила много недвижимости. Эту недвижимость советская власть всю конфисковала. И вообще все конфисковала – бабушке удалось спрятать золотые монеты, царские червонцы. Когда я был маленький, у бабушки была пенсия 21 рубль. Пенсию ей приносила старая женщина-почтальон. И бабушка всегда давала той рубль. И я дико нервничал.

Соколова: Вам сколько лет было?

Агаларов: Десять.

Соколова: И вы уже нервничали из-за денег?

Агаларов: А как же! На рубль пять мороженых можно было купить, шесть пачек «Шипки» или «Авроры». Потом бабушке сделали пенсию 23 рубля. Три из них она стала отдавать почтальону. Сделали 27, она стала семь отдавать. Ей сделали – 32, она отдавала 12. Однажды я спросил бабушку: «Почему ты отдаешь так много?» И она сказала: «Она старая женщина. У нее тяжелая работа, мне ее жалко». Я это навсегда запомнил.

Соколова: А вы могли бы так?

Агаларов: Честно говоря, не знаю.