Ксения Соколова - Философия в будуаре

Соколова: Какая все-таки была правильная иерархия! Колбаса и музыка.

Дыховичный: Колбаса сидела дальше, чем Шостакович. Сегодня – наоборот. У меня был поклонник – директор автомобильного комиссионного магазина. И к нему поступила машина «Феррари». Cтоила, как «Жигули».

Соколова: Тому, кто в 1976-м сел на «Феррари», наверное, нелегко держать планку. С женщинами то же самое?

Дыховичный: Я не могу сказать, что совсем не разменивался. Конечно, когда ты находишься в куражном состоянии, то пытаешься проверить мир на вшивость. Далеко ли края пропасти. Было много пустого. Невозможно с первого захода взять самое лучшее и понять самое главное. Надо не бояться и пробовать. Жизнь – это поле, где ты учишься отличать милостивого государя от государя.

Соколова: По-моему, эту задачу решают единицы. Она требует сверхусилий.

Дыховичный: Мне кажется, человек живет интересно, только если он себя над бытием за волосы подымает. Переживания воспитывают человека подобно тому, как развитой ум более радует трагедия, чем комедия. Ох, что-то я серьезно с вами заговорил...

Соколова: А если бы вы снимали фильм о своей жизни, какой бы выбрали жанр?

Дыховичный: А я все время снимаю фильмы о своей жизни. И ни одной картины, похожей на другую, я не снял. К счастью.

Собчак: А какой жанр, по-вашему, лучше всего годится для описания нашей нынешней жизни? Саспенс, может быть?

Дыховичный: Нет. Это, безусловно, триллер. Абсолютная трагедия. Сейчас время очень похоже на 1930 год.

Собчак: Звучит неприятно.

Дыховичный: Я не сказал – 1934-й или 1937-й. Это то, что им предшествует. Когда оптимистическая жизнь вдруг превращается в триллер. Самое опасное для человека время – это когда он успокаивается. Я сейчас хочу сделать фильм о Маяковском. Вернее, не о самом Маяковском даже, а о личности человека, попавшего в очень сложные обстоятельства. Когда личности не нужны. И такому человеку остается только покончить с собой. Так вот, огромная масса людей, которая называется «страна», захотела хозяина. Захотела, чтоб был кто-то, кто скажет, куда идти. И чтоб было жить спокойно. Сталин им тогда дал жить спокойно. Он был очень любим в тот момент. Но что было дальше, все знают.

Собчак: Сталин и сейчас любим. За него миллионы в Интернете голосуют...

Дыховичный: Я не был этим удивлен. Я был очень огорчен. Казалось, прожив эти пятнадцать лет в новой эпохе, русский человек должен ощутить какое-то собственное достоинство. Увы, этого не произошло. Люди по-прежнему отдают себя на полное управление другими людьми. И, что удивительно, так думают и богатые люди!

Соколова: Не любите богатых?

Дыховичный: Я замечательно к ним отношусь. Я никогда ничего плохого не сказал о новорусской буржуазии. Она много сделала, многого не сделала. Ошибалась, попадала в сложные обстоятельства. Талантливые люди. Но нельзя же так себя вести!

Соколова: Как?

Дыховичный: Нельзя на глазах у народа так барствовать. Нельзя так прожигать жизнь. Должна же быть какая-то ответственность! Деликатность.

Соколова: А с чего вдруг нельзя? Они такой же народ – невежественный, хамский, инфантильный. Только больше не нищий.

Дыховичный: Меня вот что удивляет: вот они со своими «гелендвагенами» и «майбахами» стоят в пробке четыреста метров длиной. И дорога пустая – хозяин поедет. А они стоят и не гудят. Кто они такие? Да, народ. Простой народ.

Собчак: По-моему, вам просто обидно. Вы когда-то по этой дороге на единственной в Москве «Феррари» гоняли. По тем временам вещица сильно покруче «майбаха» – я бы сказала, эквивалент яхты океанского класса.

Дыховичный: Я абсолютно не против денег. Но должно быть что-то еще! Сейчас в нашей стране я ни о чем, кроме денег, вообще не слышу!

Собчак: Я предпочитаю слушать про деньги, чем речи секретаря ЦК КПСС.

Дыховичный: Да, я жил во время речей, но я вырос среди Флеровых, Солженицыных, Шнитке – людей, которые определяли культуру и были настоящими гуру этой страны. Сейчас людей такого масштаба просто физически нет.

Соколова: А о чем ваш последний фильм?

Дыховичный: Он называется «Европа–Азия». Жанр мне сложно определить. Эта картина смешна и темпераментна. Она сделана по пьесе братьев Пресняковых. Там снимались Таня Лазарева, Иван Ургант, Шнуров. И ваша соведущая.

Соколова: Публичные фигуры призваны обеспечить коммерческий успех?

Дыховичный: Раньше я никогда не строил кино на медийных людях. В этой картине каждый изображает самого себя. Человек публичный не всегда является тем, что он из себя делает на публике. Он бывает много глубже, умнее, нравственнее, чем кажется.

Собчак: Говорите, Иван, говорите!

Дыховичный: Публика провоцирует человека на определенный тон. Кому интересны глубокий серьез и мрачная глубина? Поэтому не надо этим играть.

Соколова: Особенно если не умеешь.

Дыховичный: Учить людей не надо. Не надо быть очень серьезным. Можно многие глубокие вещи выразить иронично и легко. И вообще я ненавижу в кино умные мысли.

Соколова: Почему?

Дыховичный: Потому что они выглядят очень глупо.

Соколова: У Тарковского не выглядели.

Дыховичный: Я не хочу вас разубедить. Я учился у Тарковского, это феноменальный персонаж в моей жизни. Я очень люблю «Андрея Рублева». У него там много умных мыслей. А ведь лучшие моменты не эти. Лучшая сцена – с Никулиным, которому заливают олово в глотку.

Соколова: Ага, легчайшая игра смыслов...

Дыховичный: ...Ролан Быков, который скомороха играет. Или просто девушка, которая идет по полю. Никого он там не учит. Никогда нельзя до конца формулировать вещи. Это выглядит назидательно. Словно я – последняя инстанция. Это мое мнение.

Собчак: Иван, я хочу задать не совсем деликатный вопрос. По праву вашего друга, вашей актрисы, человека, который близко знает и любит вас, восхищается вами. Свой последний фильм – комедию «ЕвропаАзия» – вы снимали, когда вам был поставлен диагноз «рак». Вы монтировали в больнице, зная, что обречены. Почему вы это делали?

Дыховичный: Знаете, я считаю, что прожил довольно длинную и интересную жизнь. Не сказал бы – счастливую, но интересную точно. Когда мне поставили диагноз «рак лимфы» и сказали, что жить осталось три или четыре года, я подумал, что, учитывая мой возраст, это довольно много. И еще я подумал, что самое худшее, это начать себя жалеть.

Соколова: Врачи сразу сказали вам правду?

Дыховичный: Да. Я этого потребовал.

Соколова: И когда вы вышли из того кабинета, куда вы пошли?

Дыховичный: Я поехал домой. И конечно, мне стало себя жалко. Но когда я почувствовал этот комок в горле, то улыбнулся, потому что, знаете, ведь очень приятно, когда себя жалко, и что такой я... несчастный человек, умираю вот... Потом я подумал – а что, может, это такая мне выпала интересная участь? Жить быстрее. Не терять времени. И я действительно совершенно по-другому стал жить.