Автор неизвестен - Медицина - Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача

Манцур превратился в старика, которому нельзя оперировать. Бедствие следовало за бедствием. Чем же он отличается от доктора Харольда Шипмана — британского сельского врача, киллера пожилых женщин? Или от печально известного Майкла Сванго — красивого доктора со Среднего Запада, прославившегося отравлением пациентов? Некоторые из наших резидентов называли Манцура за глаза «доктор Кеворкян». Но Кеворкян делал то, что делал, не без сострадания к умирающим пациентам. Манцур определенно не Кеворкян. Вайнстоун должен был давно остановить его. Однако он продолжает не замечать бесконечной цепи ужасных ошибок Манцура.

Сегодня, глядя на обрюзгшее лицо Падрино, я не чувствовал антипатии к нему. Похоже, именно так теряется ненависть к побежденному врагу? Но побежден ли он? Время звонить доктору Кардуччи!

— Доктор Кардуччи, наш друг Манцур продолжает ликвидировать по человеку в неделю, если не больше. На прошлой неделе он иссек геморрой у пациента со смертельным кровотечением из верхних отделов толстой кишки. Две недели назад он в течение двух дней тянул с операцией при огромной расслаивающейся аневризме. У парня была мучительная боль в пояснице, но Манцур решил записать его на очередь. Пациент не дождался, его аневризма разорвалась… и он умер. Доктор Кардуччи, вы меня слушаете?

— Да, Марк, я слушаю.

— Вам этого мало? Три недели назад он начал селективное шунтирование при запущенном напряженном асците, желтухе на фоне цирроза — пациент не смог пережить даже анестезию.

— Что я могу сказать? Марк, многое я не могу обсуждать с вами, я не имею права поделиться с вами внутренней информацией, дело расследуется.

— Доктор Кардуччи, я звоню не для того, чтобы задавать вопросы, просто хочу напомнить, что прошел почти год, как мы уведомляли вас о его бесконечных ошибках, но и сегодня резня продолжается. Мы не можем сидеть и наблюдать за этим. Манцур не владеет собой, он ничего не понимает, его надо остановить.

Голос Кардуччи смягчился:

— Марк, сообщения от внешних рецензентов о Манцуре поступили. Завтра у нас будет встреча и мы решим — продолжать ли слушания.

— Слишком долго. И что дальше? Вы хотите, чтобы мы обратились в Олбани, к специальному уполномоченному по здравоохранению?

— Нет, — резко отказался Кардуччи. — Она направит вас ко мне, скажет вам, что это дело рассматривается у нас.

— Почему вы не приостановите его лицензию немедленно?

Мои нервы были на пределе, я был готов обвинить ОНПМД в том, что они виновны в манцуровских действиях.

— Многие случаи вызывают сомнения, пациенты были стары и очень больны. Это ведь не операция на непораженной стороне мозга…

— Послушайте, доктор Кардуччи, вы хотите сказать, что плановое бедренно-подколенное шунтирование у ребенка с гепатитом С — это не чистое убийство? Как быть с его профессиональной полноценностью, если девяносто процентов случаев на М&М конференциях его?

— Ваш друг Вайнстоун должен остановить его, он председатель, но вместо этого он защищает его.

— Вайнстоун ничего не может сделать, он подвергается обструкции со стороны Сорки. Доктор Кардуччи, вы давно работаете в этой области. Что ждет Манцура и Сорки, как вы думаете?

— Они оба потеряют лицензии, дайте мне еще шесть месяцев.

— Это вы говорили мне год назад. Вы знаете, что я уволен?

После недолгого молчания:

— Нет, кто это сделал?

— Ховард и Фарбштейн, они слушаются Сорки. Снова молчание.

— Подождите еще немного, хорошо? Я попробую. Шесть месяцев. Согласно печальному графику Манцура «по пациенту в неделю» число убитых им может существенно возрасти. Еще двадцать четыре смертельных исхода могут произойти из-за нерешительности ОНПМД. Мне оставалось только надеяться на более быстрое развитие событий.

В тот момент, когда я переодевался после операции, в мой кабинет ворвался Вайнстоун, я слышал, что он уходил на встречу с Ховардом. Он не обращал внимания на то, что я был в одних трусах, и развалился в одном из моих кресел.

— Марк, они отступают, завтра утром ты получишь письмо от Фарбштейна об отмене твоей отставки.

Мне показалось, что он даже растроган, это было длинное сражение и для него.

— Позвольте мне позвонить Хейди, она должна знать. — Ее нет дома, Марк.

Новость не слишком потрясла меня, я знал, что они согнутся или заплатят цену собственной глупости.

— Расскажите, как это произошло? Я начал одеваться.

— Как я и рассчитывал, мое письмо сыграло решающую роль. Я потратил на это две недели, предварительно получив консультацию юриста. Что я говорил тебе всегда? Думай и жди, поспи спокойно и думай снова. И только тогда действуй. Теперь ты знаешь, что моя дипломатия срабатывает.

Я читал его письмо, он мне показывал его перед отсылкой Фарбштейну:

«Я удивлен и обеспокоен, получив копию вашего письма доктору Зохару об увольнении. Хотя вы предупреждали меня о необходимости сокращения штата хирургического отделения и предлагали доктора Зохара как единственного врача для сокращения, я ясно заявил вам, что не соглашаюсь с этим решением.

Доктор Зохар вносит значительный вклад в работу отделения и как клиницист, и как ученый. Кроме того, доктор Зохар — опытный травматолог и является очевидным кандидатом для работы в недавно запланированном травмоцентре хирургического отделения. В соответствии с моими обязанностями председателя хирургии я должен объяснить доктору Зохару причину его сокращения. У меня нет никаких претензий к его работе, поэтому не имеет смысла выбирать именно его кандидатуру для сокращения. Прошу вас отменить данное одностороннее решение. Я готов обсуждать необходимость уменьшения штата хирургического отделения и передать на рассмотрение адекватный план для достижения этой цели.

Искренне ваш, Лоренс Вайнстоун, профессор и председатель хирургии ».

— Достаточно жесткое письмо, я уже говорил вам. Вайнстоун был доволен.

— Сегодня утром Ховард спросил меня, является ли это моей заключительной позицией по твоей проблеме. Я сказал, что да, и пригрозил представить содержание письма в суде, если будет судебный процесс.

— А он предъявит иск вам, — ответил я.

— Ховард назначил Фарбштейна на роль главного участника крестового похода против нас. Я чувствовал, что они придут с поклоном. И не ошибся — час назад они попросили меня подняться в кабинет Ховарда. Фарбштейн тоже был там.

— Представляю, как это выглядело.

— Позволь мне выпить. — Он указал на бутылку «Лебанииз Арак» на моей полке.

Я никогда не видел, чтобы Вайнстоун пил в госпитале. Налив спиртное в чайный стакан, я залил его негазированной минеральной водой, наблюдая как прозрачная жидкость приобретает молочно-белый цвет, вручил ему стакан и поднял бутылку.