Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6302 ( № 47 2010)

В этом же фильме до эпизода с мостом ужин Бонда в ресторане на верхотуре Эйфелевой башни прерывается злодейским убийством французского агента, готового между двумя устрицами сообщить наиважнейшую информацию. Бравый 007 бросается в погоню за чернокожей убийцей по многочисленным конструкциям символа Парижа. Ему некогда было любоваться видом города с птичьего полёта, а мне и без преследования было страшно стоять на высоте почти трёхсот метров. Удовольствия никакого, ветер дует, народ толчётся, а внизу до самого горизонта расстилается мелкомасштабный макет Парижа с движущимися транспортными муравьями. Совсем другое дело – смотровая площадка у базилики Сакре-Кёр на Монмартре. Пробравшись сквозь нерастворяющуюся толпу уличных торговцев, местных бездельников, карманников и туристов, вы замираете у ограждения, оставшись один на один с городом-игрушкой. Протяни руку – и дотронешься до купола Инвалидов, а захочешь, можешь виртуальным ударом ноги снести уродливую башню на Монпарнасе. Какие забавные крыши с гроздьями замысловатых каминных труб, как симпатичны открытые террасы пентхаусов, шпили готических соборов и церквей. Оглянувшись назад, упираешься взглядом в громадину когда-то белоснежного храма a la byzantique. Многие французы начала ХХ века его невзлюбили, прозвали «взбитыми сливками» и ворчали: мол, на наши же деньги холм изуродовали. А мне он нравится, нарядный такой, видно отовсюду и издалека. Он первый приветствует тебя, когда подъезжаешь к Парижу с севера. Как и Эйфелева башня Sacre Cоeur – символ города. Магнитик или картинку с изображением храма можно купить тут же, не сходя с места, или чуть дальше в неисчислимых сувенирных магазинчиках на уличках, примыкающих к place Tertre, оккупированной сегодня бистро, ресторанами и ремесленными художниками, которые с разной степенью навязчивости предлагают сделать ваш карандашный портрет, вырезать из бумаги ваш профиль или купить картину маслом, акварель, эстамп.

На холм можно подняться разными путями: по длинной буржуазной улице Custine, с бульваров, населённых арабскими торговыми точками, или по очень живописным улочкам-переулочкам, не тронутым бульдозером османизма. Мне больше всего нравится маршрут по rue Lepic, стартующей за Moulin Rouge, которое из дешёвого кабаре для местной публики давно превратилось в туристическую приманку, где длинноногие худые девочки из Восточной Европы сменили плотных невысоких гризеток, уставших от швейного дела и ринувшихся на сцену в полуобнажённом виде задирать ноги и ставших бессмертными благодаря афишам Тулуз-Лотрека.

На rue Lepic я встретила одного из самых красивых мужчин Франции. В тот день я водила сына по живописным закоулкам Монмартра, рассказывая о былых заслугах холма Мучеников. Он и сегодня местами похож на колоритную деревушку, присоединённую к Парижу лишь в 1860 году. Трижды Монмартр брали приступом. Это сделал Генрих Наваррский, русские казаки и англичане. В 1871 году здесь родилась Коммуна, нанёсшая городу серьёзный материально-культурный ущерб и потопленная в крови.

Во второй половине XIX века деревенский холм из-за дешевизны жилья и обилия света облюбовали художники, среди которых были Жирико, Коро, Ренуар, Дега. В начале ХХ века их сменили фовисты, кубисты и прочие футуристы. Именно здесь Пикассо, вдохновившись работами соседа Брака, создал свой кубический манифест «Девушки Авиньона».

Поднимаясь по крутой улице Лепик, я душила ребёнка полезной и важной с моей точки зрения информацией, как вдруг моё внимание привлёк человек в чёрном, сидящий на каменном столбике у края тротуара. Я не могла оторвать взгляда от его стройной фигуры, удивительно красивого, спокойного, мужественного лица, обрамлённого густой копной вьющихся седых волос. Я его узнала, в нескольких шагах от меня, вот так запросто на камушке сидел самый благородный, самый отважный и, конечно, самый красивый актёр Франции. В волнении я сжала руку сына: «Это Жан Маре». «Фантомас!» – заголосил ребёнок на всю округу. Борясь с эмоциями, я вежливо поздоровалась с живой легендой французского кино, получив в ответ по-прежнему белозубую улыбку и слова: «Bonjour Madame». Подъехавшее такси спасло Жана Маре от душещипательного дифирамба, готового сорваться с моих губ. Через два года актёр ушёл из жизни, завещав всё своё немаленькое состояние созданной им театральной школе.

Другая знаменательная встреча с прекрасным произошла на левом берегу в районе Сен-Жермен-де-Пре, по которому бродят бессмертные души французских интеллектуалов и тени литературных героев, охраняемые Д’Артаньяном и тремя мушкетёрами. Итак, тёплым июньским вечером, вынырнув из метро, я радостно торопилась в гости, пробегая мимо бесконечных витрин антикварных бутиков и художественных галерей, которыми так гордится этот район.

Вчера ещё была работа, московская суета, борьба с бытом, а сегодня – несколько дней парижского безделья, встречи с друзьями, театр, кино, может быть, и заходы в магазинчики. В общем, я пребывала в самом радужном состоянии, пока не свернула на нужную мне rue Verneuil. Настроение тут же испортилось. Грязного вида клошар с длинными патлами жидких немытых волос, с распухшим от пьянства носом, громко харкая, оплёвывал тротуар. Таких мерзких алкоголиков даже на Родине надо ещё поискать, а тут на тебе – в престижном квартале на берегу Сены в двух шагах от светоча знаний университета Сорбонны стоит отвратительный бомж и на всё плюёт. Задыхаясь от возмущения, я изобразила презрительный взгляд и приготовила едкое французское замечание, но что-то меня удержало от его озвучивания. Первым «что-то» оказались модные ботинки бродяги, вторым – симпатичная собачонка, явно ему принадлежащая, судя по хозяйскому подзывательному посвистыванию между плевками, и третьим – смутное ощущение, что я где-то уже видела этого человека. Но где? Страшная догадка пронзила меня, не успев стереть с лица выражение высокомерного осуждения. Я не просто знала этого человека, я долгие годы любила его, восхищалась им. Невероятный случай дарил возможность поговорить, признаться в чувствах, но я так растерялась от неожиданного прозрения, что, не замедляя шага, теперь уже полная раскаяния и сожаления пронеслась мимо обаятельнейшего Жана Поля Бельмондо. От друзей я узнала, что актёр живёт в соседнем доме, что он частенько выводит четвероногого дружка на прогулку и сейчас снимается в новом фильме, где играет неудачника с внешностью сильно пьющего клошара. Очевидно, харкать и плеваться от него требовала новая роль в кино, потому что на сцене его Сирано де Бержерак ничего подобного не делал, демонстрировал хорошие манеры и, по словам моего друга Жана де Риго, отдавшего всю жизнь театру, был великолепен, переигрывая по всем статьям синематографического Депардьё в этой же роли. Увы, шедевр Ростана мне увидеть не удалось, но многие интересные постановки благодаря Жану посмотрела. Лет двадцать Жан жил в Канаде и США, организовывал гастроли известных трупп, знал всех в театральном мире, участвовал в разных культурных проектах, предпочтение отдавал опере, потому и придумал surtitrage – бегущую строку над сценой. Сегодня её используют все театры мира, а в середине 90-х годов прошлого века, когда Жан меня ей представил, она только начинала победное шествие.