Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6347 ( № 46 2011)

Третий Мцыри, Мцыри Борьбы (Георгий Фетисов), вступает в схватку с Барсом (Вадим Астафьев). Мцыри и Барс синхронно выполняют ряд одинаковых движений, а на удар поэтического слова приходится удар палки противников. В конце концов Мцыри втроём вновь сплетаются в схватке с Барсом под ударные звуки барабанов. Битва эта представляет собой восточный бой. Мцыри Поверженный и Мцыри, Окрылённый Надеждой, закалывают дикого зверя, и тут же Мцыри Борьбы рассказывает историю встречи с грузинкой молодой. Она не одна, их шесть. Над головой каждая из них держит палку, очевидно, символизирующую кувшин.

Кульминация спектакля - внутреннее поражение Мцыри: под барабанные ритмы девушки с серпами сковывают Мцыри Поверженного со всех сторон, и он, истощённый, обессиленный после борьбы с ними, терпит поражение в стычке с судьбой, роком, с неизбежностью[?] Хор монахов поёт "Горные вершины спят во тьме ночной[?]. Подожди немного, отдохнёшь и ты[?].". А сверху на сцену сыпятся листики. Кружатся и укрывают всё пространство, словно заметая всё под собой[?]

Попытка симбиоза драматического искусства, восточных единоборств и танца не убедила меня, показалась невнятной. Непонятно, в чём для режиссёра актуальность классического текста. Почему он обратился именно к этому произведению великого поэта? Про тройственность главного героя можно понять, но зачем, например, в спектакле присутствует восточная стилистика? В чём её необходимость?

Поэма Лермонтова написана для чтения. Поэтический театр - особый жанр, претерпевающий сегодня кризис. И, наверное, нуждающийся в возрождении. Сама попытка сделать это - идея благородная. Но в этом спектакле всё так и остаётся на уровне идей. "Вроде как" античный хор, "вроде как" восточный стиль, "вроде как" боевые искусства[?] Мало того, текст Лермонтова сам по себе производит впечатление гораздо сильнее того, что мы видим в премьерном спектакле Школы драматического искусства.

Композиция спектакля не представляет собой целостного организма. Монахи поют замечательно (К. Исаев, А. Медведев, И. Бушуев), музыканты играют прекрасно (М. Гришина - виолончель, Н. Льговский - ударные), работа художника (О. Васильева) производит впечатление, но целостной картины композиция спектакля не представляет. И в подобном пространстве вполне можно представить любую другую историю. Каждый элемент существует сам по себе: текст отдельно, музыка отдельно, акробатические трюки отдельно. Почему несчастный Мцыри мечется, извивается, корчится на сцене? Чего он хочет? Ответов на эти вопросы в премьерном спектакле найти не удалось.

Анастасия ПРОКОФЬЕВА

«Парапсихологическое» видение

ВЕРНИСАЖ

Графика Дмитрия Митрохина из собрания Ю. Русакова в Галеев-галерее

Когда-то давно я увидела митрохинские рисунки грецких орехов. Впечатление было ошеломляющее, пожалуй, сопоставимое с впечатлением от "бутылок" Моранди. В обоих случаях было ясно, что речь не совсем о том, что перед глазами. Что нам исподволь приоткрывают какую-то волнующую тайну мироздания. Что большой художник и с помощью бутылок может поведать о волшебстве природных форм (кстати, аптечные склянки появятся и у позднего Митрохина, но не как знак болезни (хотя, конечно же, он в это время болел), а как лирическая медитация о гранях, отражениях, хрупкости и твёрдости сущего). Грецкие орехи с их твёрдой ребристой скорлупой и "извилистым" наполнением тоже говорили о каких-то таинственных "первоформах", которые природа использует на разных уровнях. Но ещё они оставались орехами - живыми, напористыми, аппетитными.

Дмитрий Митрохин прожил долгую жизнь - 90 лет, захватив и конец XIX столетия, и б[?]льшую часть XX (1883-1973).

Страшно сказать - он начинал выставляться на выставках "Мира искусства" ещё в 1910 году! Но и последние его рисунки, выполненные в пространстве комнаты на Беговой и - с 1963 года - на Скаковой, когда он уже не выходил из дома, - поражают энергией, молодостью, силой.

Как график он мог всё, и всё ему удавалось - оформление книг, ксилография, графика на металле резцом и сухой иглой, рисунки карандашом и акварелью.

На выставке представлен "разный" Митрохин, но, признаюсь, мне милее всего его натурные рисунки, в которых он запечатлел самые простые стороны бытия: дворики трёх близких ему городов - родного Ейска, Петербурга-Ленинграда и Москвы, интерьеры своей комнаты, "штучные" фрукты на столе, мороженую рыбу, цветы и травы[?]

Причём невероятное сияние его натюрмортов и пейзажей с годами вовсе не гасло, что выставка с блеском продемонстрировала. Сужался графический репертуар, но рисунки карандашом, подсвеченные акварелью, остаются молодыми, живыми, сочными.

Этот человеческий тип - артистическая творческая личность - менее всего озабочен громкими, страшными, кровавыми событиями века. Воздух "тайной свободы" даёт ему возможность творить и в 20-е, и в 30-е, и в 60-е годы, не снижая градуса отточенности, свежести, артистической изысканности. Коснулись ли художника беды эпохи? Отчасти да. В войну он потерял любимую жену. Пропал чемодан с рисунками. Исчезли дорогие для сердца вещи. Пришлось переехать в "чужую" Москву. Неизменным оставалось лишь желание работать, рисовать, что помогало преодолевать испытания.

Дмитрий Исидорович, судя по всему, привлекал к себе людей. Приятели-графики любили его изображать. На этих небольших портретах, с которых начинается экспозиция, он всегда собран, строг, напряжённо и взыскующе смотрит сквозь "аристократическое" пенсне (графические портреты В. Воинова и Г. Верейского 20-х годов). Перед нами внешне сдержанный, но внутренне страстный человек.

Сам он себя изображает несколько иначе, с весёлой иронией.

На прелестной маленькой ксилографии 1934 года он запечатлевает себя этаким "скупым рыцарем", окружённым, правда, не сундуками с золотом, а стеллажами с книгами. Над одной из них, только что вынутой с полки, он жадно склонился. ("Автопортрет в интерьере. (Книги)".)

Может, он "книжный червь", которому, кроме книг, ничего не надо? Он и впрямь любил книги, собирал библиотеку, прекрасно книги оформлял. Но откуда же в его графике столько сока жизни, столько любви к обыденности, столько поэзии мелочей?

С более позднего графического автопортрета (1948), помещённого на обложку прекрасно изданного каталога, он и вовсе угрюмый старый брюзга в больших очках, словно у слепого.

И тут он на себя наговаривает! Я уже писала, что его поздние рисунки не менее светоносны, чем ранние, лишены сухости и старческого напряга.

В одной из телепередач режиссёр Пётр Фоменко сказал, что у каждого человека кроме обычных пяти чувств имеются ещё какие-то свои. У Дмитрия Митрохина точно были какие-то неведомые нам чувства - что-то вроде "парапсихологического" проникновения в "душу" предметов "малого" мира, понимание их личностных, индивидуальных проявлений и интенций. Мира плодов, цветов, рыб, склянок и прочей "ерунды".