Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6347 ( № 46 2011)

Всё что ни есть до капельки вместить,

Располагая сердце на доверие.

Любить, любить, на всех путях любить -

Протягивать упавшим милосердие.

Вернуть зверей на расстоянье глаз.

Вернуть себе обличье человека.

Любить, да так, чтоб полюбили нас

Все твари предстоящего Ковчега!

Исчадье ада - и его любить?

Ввергаться в скверну? Быть ему полезну?

Не может капля бездну напоить.

Но взгляд любви с пути сметает бездну!

("На всех путях")

"Алатырь" - книга-откровение, книга-прозрение.

Это стихи не душевные, но духовные, поэтому искать в них нужно не настроение, а состояние. Состояние всегда парадоксальное, непрочное по земным меркам, но устойчивое - по небесным. Хотя разве знаем мы, какие они - небесные мерки?

По Эдуарду Балашову, человек знает всё, знание о мире и о себе заключено в нём самом, а не вовне, надо только научиться себя слушать и слышать, вытащить это знание на свет Божий. И - постоянно самосовершенствоваться, возрастать в духе, искать любовного единения со всем сущим. Каждое стихотворение - не просто образные и складные слова, а некое деяние доброты. "Вершина мудрости - доброта" - вот она, та самая небесная мерка. Только ею и надо мерить. Эстетика без этики ничто. Искусство без нравственной составляющей мертво и бесполезно. Оно должно быть одухотворено чистой мыслью сердца.

Книга Эдуарда Балашова, не побоюсь сказать, - это книга будущего. Сознание написавшего её человека опережает своё время лет на пятьдесят, а может, и на сто. Поэтому она трудна для неподготовленного восприятия. Для человека, не знакомого с трудами Елены Блаватской и Елены Рерих, с индийской и китайской философией. Но это вовсе не значит, что книга нечитабельна. Наоборот - читать её радостно, хотя и непросто. Так же непросто, как стать бескорыстным и искренним человеком. Но стихи - это путь, вырастающий из бездорожья. Для того они и пишутся - чтобы легче было идти. И главное понятно - куда и зачем.

Придётся! Всем со всем расстаться

И нового свиданья ждать,

Быть бескорыстным, как пространство,

И мыслью время упреждать.

В "Алатырь" вошли две книги: "Алтарь мира" и "Россия - радость". Вторая - одна из самых пронзительных поэтических книг о России, о её судьбе, о её миссии.

После таких стихов верится: Россия выживет - и поведёт за собой народы.

Чтоб угодить в священный сон,

Ты сердце отпусти на волю

И, заглянув за небосклон,

Прими назначенную долю.

Тогда увидишь то, что есть:

Уже летит над морем страха

Свободная земная весть -

Страна, восставшая из праха.

И ей напрасно шлёт вослед

Мирская тьма свои ракеты:

Алтарь и жертвенник планеты,

Жива Россия - Параклет.

("Жива Россия!..")

Анастасия ЕРМАКОВА

В сквозном лесу

ЧИТАЮЩАЯ

МОСКВА

Юрий Казаков. Вечерний звон : Собрание сочинений в трёх томах. Том третий: (повести, рассказы, путевые, дневниковые, литературные заметки, письма). - М.: Русскiй Мiръ, 2011. - 640 с. - 2000 экз. - (Русскiй Мiръ классики).

Вышел третий том Собрания сочинений замечательного русского писателя Юрия Казакова. Здесь опубликованы незавершённые повести, наброски рассказов, литературные заметки, дневниковые записи, избранные письма. Юрию Казакову посвящали стихи его друзья-поэты - А. Вознесенский, Е. Евтушенко. Его неповторимый талант ценили К. Паустовский и Г. Адамович, чьи письма опубликованы в издании. Целый раздел составили воспоминания о писателе Ю. Трифонова и Г. Семёнова, М. Рощина и В. Лихоносова.

Последние 15 лет жизни Казаков фактически провёл в молчании, вызывая недоумение и скороспелые "диагнозы" критиков. А вскоре после смерти началась печальная пора забвения. Автор предисловия к тому А. Панфилов связывает это с тем, что Казаков ушёл из жизни через две недели после кончины Л.И. Брежнева. Сменились эпохи, и в скачках непредсказуемого реформаторства стало не до тонкой, словно бы подёрнутой северной дымкой прозы Ю. Казакова с её многоплановостью и смысловой полифонией. В общем, "пришли иные времена, / Взошли иные имена".

"Нет худа без добра, - пишет А. Панфилов. - В этой ситуации как-то безошибочно определился круг мастеров, завершающий двухвековой путь русской классики. И в этом ряду одной из ярчайших звёзд является Юрий Казаков". Его интуитивные прозрения, его "замкнутость" в малой форме - жанре лирической новеллы (попытку выхода за границу жанра можно считать состоявшейся только в пронзительном "Северном дневнике"), казалось бы, сегодня должны ограничить читательский круг. Нынешний читатель привык либо к сюжетам "прямого действия", либо к чистому самовыражению автора, которому, кажется, вообще всё равно, будут ли его читать. Произведения в жанре романа давно пишутся в расчёте на членов жюри разных премий. Юрию Павловичу это наверняка было не по душе.

Однако тиражи предыдущих двух томов Собрания сочинений не залежались на полках. Хочется верить, что и последний том найдёт своего читателя. Рука мастера, великая русская школа словесной живописи чувствуются даже в беглых набросках: "В апрельском, ещё сквозном, лесу всё было так напряжено, так переполнено, что пень от спиленной зимой берёзы был покрыт розовой шапкой пены, а рядом корень этого пня пустил по земле целый ручей сока, и к этому ручью со всех сторон слетались пчёлы, шмели, первые бабочки и ползли муравьи".

Проза Юрия Казакова похожа на такой вот сквозной и полный жизни весенний лес.

Геннадий РУКОЛАДОВ

Породниться с Тартюфом

ПРЕМЬЕРА

"Тартюф" Мольера отнюдь не принадлежит к забытым пьесам. Только в Москве эту комедию сегодня можно увидеть в МХТ им. А.П. Чехова, на Таганке, в Ленкоме, на Перовской, в театральном центре "Вишнёвый сад", а теперь и на Малой Бронной. И это происходит при условии, что у Мольера нынче нет никакого юбилея. Отчего же тогда, спрашивается, такой интерес? Да всё дело в самом Тартюфе, с которым человечество никак не может расстаться.

"Тартюф - это невидимка. Тартюф - это вера, Тартюф - это грех и чистота, молитва и сладострастие. Это наша надежда и пощёчина. Это истина и пародия. Это смысл и насмешка. Это он, это мы. Это было и всегда будет. Ныне, присно и во веки веков. Тартюф", - считает режиссёр Павел Сафонов, предваряя нашу встречу со своим спектаклем. Скажем прямо, взгляд у молодого режиссёра не слишком оптимистичный. Но, с другой стороны, откуда взяться особому оптимизму в наши-то дни, когда мы говорим одно, подразумеваем другое, а делаем и вовсе третье. И в искусстве, и в жизни[?]