Газета Завтра Газета - Газета Завтра 339 (22 2000)

"…Моя душа жила тогда в Египте", — просто говорит Михаил Михайлович. Вернее — продолжает жить до сих пор… Сведя запутанную структуру божеств к единственному культу Атона, почитавшегося в образе многорукого Солнца, Эхнатон предвосхитил грядущую эру Монотеизма, когда религиозное чувство перестало расползаться по горизонтали, чтобы окончательно сосредоточиться на прорыве в область Трансцендентного. "О, сколь многочисленно творимое Тобою/И скрытое от мира людей,/Бог единственный! Нет другого, кроме Тебя!/Ты был один — и сотворил землю по желанию сердца своего…" Исполнив положенный им на музыку Большой гимн Атону, диакон Михаил шёл на службу в храм, где пел положенный тропарь празднику, и это было для него совершенно органичным. Ведь ежедневно на вечернем богослужении Православная Церковь провожает Солнце гимном "Свете Тихий" в честь Подателя Жизни. Солнечный культ, учреждённый Эхнатоном, был не бoльшим язычеством, чем строки Псалтири, где сказано, что "Господь Бог есть Солнце" (Пс 83:12). Эхнатон понимал, что солнечный диск — всего лишь та внешняя форма, в которой Атон предпочитает являть себя людям. На самом деле, Бог есть нечто большее — это жизненная сила как таковая, энергия, необходимая для развития всего существующего. Атон лишь пользуется Солнцем, чтобы проявить себя с максимальной эффективностью.

Как и император Константин, Эхнатон оставался полновластным самодержцем, сочетая духовное и царское служение. Даже горячий противник имперской государственности, Даниил Андреев, не скрывал восхищения перед гением этого владыки: "Провиденциальные силы сделали первый в мировой истории шаг к озарению народных сознаний реальностью Единого Бога. Если бы реформа Эхнатона удалась, встретив достойных преемников и продолжателей, миссия Христа была бы осуществлена на несколько веков раньше, и не на Иордане, а в долине Нила".

Если сравнить "Большой гимн Атону" со 103-м псалмом, станет очевидным, откуда взялись не только многие библейские идеи, но и конкретные эпитеты и выражения. А если вспомнить, что Исход монотеистов-израильтян из Египта произошёл в промежутке 1290-20 гг. до н.э., когда Рамессиды постарались затереть последние следы влияния фараона-еретика, то поменяется привычная концепция священной истории, где Израиль объявлен якобы единственным народом, чтившим Истинного Бога. На самом деле, подобный взгляд устарел ещё во времена Византии, когда Церковь вместе с еврейскими пророками воздала должное провозвестникам Святой Троицы и Христа среди остальных народов, принятых в Новый Завет. На Руси особо почитали лик философов и сивилл-прорицательниц, их изображали на фресках и иконах. В Соликамском музее, где развёрнута постоянная экспозиция Потапова, можно увидеть иконы Дельфийский и Волошской сивилл, написанные в сер. XIX в. Если бы не революция, по кусочкам разметавшая причудливое здание Православной Империи, кто знает, не появились ли бы в храмах очередные иконы "внешних" мудрецов, а среди них Аменхотеп IV и его супруга Нефертити, ставшие известными лишь на рубеже столетий?

…Потапов "заболел" Эхнатоном в 1915 году, когда, будучи учеником Черкасской гимназии, прочитал о нём в двухтомнике Брэстеда. Личность и идеи фараона-мыслителя потрясли до глубины души. С 10 лет Миша погрузился в изучение трудов египтологов как на русском, так на французском, английском и немецком языках. М.М.Потапов вспоминает: "Я попросил маму, чтобы мне сшили подобие древнеегипетского костюма из прозрачной кисеи, в котором я выбегал на обрыв Днепра, чтобы встретить восходящее солнце… Когда солнце показывалось над Полтавским берегом протекавшего вниз Днепра, я протягивал к нему свои ручонки и пел Гимн Солнцу фараона Эхнатона, текст которого взял у Брэстеда, а мелодию придумал сам".

Детство кончилось. Старшие братья связали судьбу с Белым движением, весь 1920 г. семья провела в Крыму. После эвакуации армии Врангеля настала новая эпоха: с мечтой стать египтологом пришлось распроститься. Для дворян (а покойный отец Потапова к тому же был генералом) двери ВУЗ'ов были наглухо закрыты.

Но несмотря ни на что, Потапов продолжал изучать "Кемь" и начал систематически заниматься с лучшим в Севастополе художником Ю.И.Шпажинским. Летом 1928 г. перед душой Михаила Михайловича как бы распахнулись врата времён. "Однажды я вышел в сад нашего севастопольского дома и задумался о судьбе моего любимого фараона, — вспоминает Потапов. — И вдруг как будто всё затуманилось вокруг, и перед моим взором стали возникать, как на экране кинематографа, картины. Я видел спальню умирающего Аменхотепа III, его жену Тейю в кресле рядом с ним… И мне только оставалось зафиксировать это на бумаге. Так я начал писать книгу ''Солнечный мессия Древнего Египта'' и в 30-х закончил первую часть задуманной трилогии".

На следующий год Потапов приезжает в Ленинград, где его акварели в древнеегипетском стиле увидел любимец Сталина, академик Н.Я.Марр. Изумившись, тот направил молодого человека к крупнейшему тогда египтологу В.В.Струве. "Только древнеегипетские мастера могли создать подобное. Вы — воскресший из мёртвых древнеегипетский художник", — заявил потрясённый учёный и зачислил Михаила в Эрмитаж стажёром. Но над Потаповым довлел злой рок. Призыв в армию и болезнь лёгких помешали ему остаться в Ленинграде.

Затем последовал арест. "Что это у вас всё Египет и Египет? Не собирались уж вы туда бежать?" — спросили при обыске. "Бежать не собирался, но побывать там — моя мечта", — честно ответил Михаил. "Мы вас берём часа на два на Лубянку". "Два часа" растянулись на 5 лет. "Нам известно, что вы говорили, будто Советская власть — власть Антихриста. Что вы на это скажете? — Меня удивляет ваш вопрос. Коль вы боретесь со Христом, так кто же вы? Антихристиане". Однако даже следователи, допрашивавшие Потапова, понимали, что перед ними неординарная личность. Его ни разу не пытали, не били, хотя из своих мнимых "сообщников по подполью" он никого не выдал. Талант спас Михаила Михайловича и в лагере. Последние годы он фактически работал главным художником в театре Беломоро-Балтийского комбината.

После возвращения в Крым грянула война. При немцах стали открывать церкви. Увидев написанный Потаповым иконостас, комендант предложил ему дать рекомендацию в берлинскую Академию художеств, где его друг состоял профессором. Михаил Михайлович отказался — на его руках оставались старушка-мать и больной брат. Когда война закончилась, Потапов по совету архиепископа Нестора принял священный сан и осуществил в храмовой живописи свои бессмертные шедевры. Всё время напряжённо трудясь, М.М.Потапов, тем не менее, выкраивал силы и для постоянного обращения к образу "христианина до Христа", как называл Эхнатона Д.Г.Брэстед.