Итоги Итоги - Итоги № 16 (2012)

Когда обанкротился один из главных американских совладельцев СП, его акции были выставлены на аукцион в Швейцарии. Россия не могла их купить напрямую, поскольку в аукционе вправе были участвовать только частные компании. Адамов обратился к Письменному, у которого был в США сходный бизнес: выручай, мол. Тот выкупил акции, став владельцем контрольного пакета. В компанию был введен представитель нашей госорганизации (ТСЭ), и если до этого Россия ни копейки со сделок через это СП не получила, то тут потекли изрядные дивиденды, и прибыль Письменный направлял на развитие своего института. Адамову ни доллара, ни рубля не перепадало. Обвинение же, которое было выдвинуто нашей прокуратурой против него и Письменного, выглядело просто непристойным: им вменялось в вину хищение акций СП путем покупки на открытом зарубежном аукционе! Более того, эти акции никогда не принадлежали российским акционерам. Просто суперконструкция — какой-то юридический бред.

Словом, Адамов в тюрьме, а ему уже под 70. Я бьюсь во все двери, добиваясь изменения меры пресечения. Как и в деле Сторчака, не столько разбиваю обвинение, сколько борюсь за жизнь подзащитного. У Адамова было два сердечных приступа. В конце концов мне с огромным трудом удалось его освободить под подписку о невыезде — до Верховного суда дошел.

Но, как оказалось, ненадолго. Замоскворецкий суд опять вернул Евгения Олеговича за решетку, осудив к пяти с половиной годам реального лишения свободы. Полагаю, Адамов был обязан таким жестким приговором самому себе.

Он гордый человек, не смог стерпеть несправедливость. Начал эпатировать: пришел на передачу на «Эхо Москвы» в наручниках, буквально за несколько дней до вынесения приговора дал интервью, в котором назвал имена людей, повинных, по его мнению, в своем преследовании. А эти люди — из ближайшего окружения президента.

По счастью, мне удалось добиться изменения меры наказания в городском суде. Как правило, адвокат не должен трубить о том, что убежден в невиновности подзащитного, — он не был ни очевидцем, ни соучастником произошедшего. Корректно говорить так: вина подзащитного не доказана. Но в случае с Адамовым с правовой точки зрения ситуация была абсолютно ясной: речь шла об отсутствии преступления.

Примерно в то же время развалилось и американское обвинение. Питсбургский судья Морис Коухилл-младший (старший, видимо, был его отец, поскольку самому судье было 82 года) написал в заключении: «Евгений О. Адамов — выдающийся специалист в области ядерной энергетики, своими действиями обеспечил реализацию договора и доведение всех средств до исполнителей». Великое все же дело — независимый суд!

— А как у нас обстоит дело с «установками сверху»? Скажем, ваш коллега Михаил Барщевский утверждает, что если процесс ангажирован, то адвокат ничего не может сделать. Это так?

— Заказное дело — конечно, кошмар для защиты. Но адвокат, зная о том, что процесс коррупционно или политически ангажирован, должен идти на него и защищать так, как если бы никаких посторонних соображений у правосудия не было. Мой опыт подсказывает: никогда нельзя опускать руки, надо бороться до конца. К тому же внешние обстоятельства могут измениться, скажем, через год, когда ты пойдешь на кассацию, в надзор.

— Бойцовскими качествами обязаны спорту?

— Я ему многим обязан, отчасти и карьерой в юриспруденции. Кстати, я хотел стать не юристом, а журналистом, но долгое время на первом месте для меня был спорт.

Приехал в Ташкент с мыслью поступать на факультет журналистики, но, как выяснилось, учиться там дозволялось лишь узбекам. В результате подал документы на юридический. Но, как говорится, женился по расчету — оказалось, по любви: право меня увлекло. Хотя, если честно, занятия посещал реже, чем заочник, поскольку прославлял Узбекистан на спортивных площадках: играл в волейбол, баскетбол, прыгал в высоту. Но на экзамены приходил вполне подготовленный.

На 4-м курсе перевелся в Алма-Ату, добился того, чего не удалось в Узбекистане: сформировать волейбольную команду «Дорожник», которая стала чемпионом всего СССР. Правда, без меня: я к тому времени уехал в Москву в аспирантуру.

В Средней Азии я всегда ощущал себя командированным, хотя, конечно, там было столько прелести! Местная еда, — плов, мампар, лагман, самса, шашлыки — все вкусное, острое, жирное! Денег куча: получаю стипендию, числюсь тренером в одном, втором месте плюс — член сборной команды республики, член молодежной сборной СССР. Желудок я там, конечно, посадил в первый же год: военное дитя как-никак. Представьте, впервые мясо я попробовал в девять лет. В 1947 году отменили карточки, мама позвала меня в столовую в цокольном помещении консерватории и спросила: «Гарик, что хочешь, котлету или пирожное?» Я сказал: «Конечно, котлету». Мы как-то с Олегом Табаковым вспоминали наше саратовское детство: не то чтобы голод был, но есть все время хотелось.

— Вы с Олегом Павловичем в детстве дружили?

— Хорошо знакомы были наши родители. Саратовская интеллигенция, знаете ли. Моя семья просто чудом избежала блокады: отца направили из Ленинграда в Саратов за месяц до войны, мне тогда было три года. В Саратове он был ректором консерватории, мама преподавала там фортепьяно. А мама Олега была известным в городе врачом.

— Как вам удалось после окончания юрфака прямиком попасть в элитное следственное управление МВД Казахстана?

— У меня была рекомендация в аспирантуру, и я готовился уезжать в Ленинград. Проблема доказывания, которой увлекся на третьем курсе, вылилась в дипломную работу. Работа была в общем-то эпигонская, но попадались какие-то свежие мысли, и она заняла призовое место на всесоюзном конкурсе студенческих работ. И тут меня неожиданно приглашает в свой кабинет глава МВД Казахстана, недавно назначенный на эту должность москвич Панков. Заводит разговор: «Генри Маркович, вы жизни не знаете, зачем вам сразу в науку? Вы возглавляете «Дорожник», еще и университетскую команду, а мы в МВД хотим сделать свое «Динамо». Так что оставайтесь у нас, поработайте на земле, понюхайте пороху, а уж потом в науку». Оставаться мне, мягко говоря, не сильно хотелось. Отвечаю: «Но я ведь не один: в команде играют и физики, и лирики». Министр тут же отвечает: «Не волнуйтесь, у нас в МВД много отделов — и опертехники, и экспертный, всех трудоустроим...» Уже потом, будучи адвокатом, я накрепко усвоил: надо тщательно продумывать каждую фразу. Тогда же министр меня просто обезоружил, и мы пришли в МВД всей нашей университетской командой.

— Физики и лирики были довольны?

— А как же! У всех были распределения в тьмутаракань, остаться в Алма-Ате они и не мечтали. Работая в МВД, мы создали вторую по рейтингу волейбольную команду в Советском Союзе: проигрывали только московским тезкам. Кстати, министр тогда поверг в ужас управление кадров: евреев уже не брали ни в МВД, ни в КГБ, ни на дипломатическую работу.