Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Скрипка Страдивари — обобщенное понятие: мастер изготовил сотни (более тысячи, если точней) инструментов, прежде чем сотворить одну из восьми, доживших до наших дней и ценящихся теперь буквально — на вес золота.

И это, может быть, главный вывод данной главы, с которым мы, может быть, и несколько поторопились — не в принципе, а всего лишь в ее контексте…

Но вернемся к «Горю от ума»…

Согласно мифу — а мифы неотъемлемая часть биографий одаренных чрез меру людей — свою великую комедию поэт-дипломат задумал во сне. Точнее, во сне он был сподвигнут на нее. Прилег, дескать, Александр Сергеич как-то жарким полднем в киоске у себя в тегеранском саду, да и задремал. И явился к нему в сон один из задушевных приятелей (кто — уточнять не станем, чуть не всяк вспоминавший себя норовил тем пришлецом объявить). И вопросил: а нету ли у вас, ваше сиятельство, под рукою чего свеженького? Грибоедов в ответ рассеянно: да откуда ж? давно уж вовсе ничего не пишу! Э, батенька, взроптал гость, немедля обещайтесь мне, что приметесь и напишете!.. Да чего ж вам угодно-то, стал будто бы допытываться спящий. А это уж, голубчик, сами ведаете.

— Да к какому сроку, хотя б?

— Через год непременно, — отвечал визитер, растворяясь в июльском мареве (или, бог его знает, — в ноябрьском? у них там всегда жарко).

И будто бы очнувшись, Грибоедов схватился за карандаш и, не откладывая на завтра — тою же ночью сложил план будущей пьесы и даже сочинил несколько сцен для I-го акта. И действительно: к будущему уже (1822-му) году комедия была им закончена. Как и уговорились…

По другим же, кажущимся нам более достоверными сведениям, с «Горем» всё обстояло несколько иначе. Замысел пиесы возник у автора еще в канун Отечественной, когда еще и не корнету даже Грибоедову было всего СЕМНАДЦАТЬ. Доподлинно известно, что план комедии и отдельные сцены наличествовали уже в 1816-м, тотчас после отставки с военной службы, а к 1819-му (ДО выезда на Восток по дипломатической линии) она была ВЧЕРНЕ готова, и отрывки уже читались друзьям. Другое дело, навалившиеся служебные обязанности не позволили автору заняться доведением «Горя» до ума аж до самого 1821-го, коим и датируется мемуаристами-фантазерами тот дивный сон. И не на будущий год, а только весной 1823-го привез Грибоедов в Москву два первых акта. И лишь к концу отпуска (и, соответственно, года) дописал остальные. И продолжал работать над комедией вплоть до осени 1824-го — пока не терял надежды напечатать поставить на сцене.

Что, между прочим, вынуждало его активнейшим образом искать консенсуса с цензурой. Другу Бегичеву он писал в те дни: «…представь себе, что я с лишком восемьдесят стихов, или, лучше сказать, рифм переменил, теперь гладко, как стекло. Кроме того, по дороге мне пришло в голову приделать новую развязку; я ее вставлю между сценою <���…>; живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались».

Понимаете? — посыпались в 24-м — спустя двенадцать долгих лет после замысла!.. К чему мы это?

А к тому, что легенды про свалившуюся во сне таблицу элементов и про получившийся из шишки на темечке закон всемирного тяготения, конечно, красывы. Но надо помнить, что за каждым грандиозным прорывом — в науке ли, в музыке ль, изобразительном искусстве или литературе — стоят не просто месяцы и годы истязания разума и души: за ними стоят принесенные на алтарь жизни. Звание гения не заслуживается мигом даже самого невероятного вдохновения. Этот миг — лишь награда за долгий и не похожий ни на один другой путь к нему… Или мы уже повторяемся?..

О сценической и книжной судьбе «Горя» промолчим — здесь без разночтений. Напомним лишь, что в немецком переводе комедия вышла из печати за два года до того, как Николай разрешил издать ее и в России. Насчет же умопомрачительного читательского успеха до выхода в свет: сотни штабных писарей заработали немалые деньги, копируя пьесу для хождения в списках… Булгарин стучал, куда следует: «Один из наших знакомых, проехав Россию вдоль и поперек с тех пор, как сия комедия пошла по рукам в рукописи, уверял нас, что в России находится более СОРОКА ТЫСЯЧ списков сего единственного произведения»…

Остается пожалеть, что мы не знакомы с изначальным вариантом текста. Сам автор писал по этому поводу: «Первое начертание… было ГОРАЗДО великолепнее и высшего значения, чем теперь, в суетном наряде, в который я принужден был облечь его. Ребяческое удовольствие слышать стихи мои в театре, желание им успеха заставили меня ПОРТИТЬ мое создание, сколько было можно».

Тут, что называется, без комментариев…

Составители сборника «Сто великих поэтов» не сочли возможным вставить Грибоедова в сей престижный список. Они по-своему правы: в «Горе от ума» всего три тысячи строк. Но в том и величие Александра Сергеевича Первого, что как минимум КАЖДАЯ ТРИДЦАТАЯ из тех трех тысяч (поверим маститым филологам) стала пословицей.

Кто-то из знакомцев автора рассказывал, что через пару лет после его смерти понавырезал из газет с журналами цитат из запрещенной комедии и сверил их с имевшимся под рукой списком. И обнаружил, что в надерганном не хватает до полного текста всего 128 стихов…

На праздный же вопрос, как ему творится, наш герой ответил сам — коротко и исчерпывающе: «Я как живу, так и пишу СВОБОДНО и СВОБОДНО».

И понимайте, как хотите…

Предельно романтизирован образ СУВОРОВА. И будто бы спал урывками да всё на соломе, и питался лишь солдатскими щами да кашей, и одевался скромнее скромного… Одним словом, жил Суворов сурово.

На деле же всё обстояло несколько прозаичней и благообразнее. На соломе спать — да, обожал. И сено вместо перин ему стелили даже в Таврическом дворце, где разместила его государыня на время пребывания в Петербурге (по ее личному приказанию и стелили). И мундиром Александр Васильевич не брезговал (а кроме русского, у него еще и австрийский имелся — фельдмаршальский же). И ордена он на него цеплял с превеликим удовольствием, когда повод имелся…

Вот как выглядел со слов адъютанта рядовой день Суворова в Тульчине, где он главнокомандовал югом России (под его начало были переданы войска четырех губерний и Таврической области) и где написана была знаменитая «Наука побеждать». Просыпался Александр Васильевич в два пополуночи, окачивался у пылающего камина холодною водой, обтирался простынею, пил чай, призывал повара и заказывал ему обед из 4–5 блюд (вот и верь слухам про щи да кашу), которые подавались, по обыкновению, в маленьких горшочках. После чего некоторое время занимался делами — читал, писал…

К «читал», кстати, следует относиться с уважением. Рассказывали, что в Турции, он запросто «выучился по-турецки», в Польше — по-польски, а в Финляндии по-чухонски. С другой стороны, ходили анекдоты про то, как в 1799-м по пути в Вену фельдмаршал обращался с речами к местному населению «на таком же непонятном немецком языке, как и его французский». Понятными ли, нет казались современникам французский с немецким Александра Васильевича, а по-любому выходит полиглот. Во всяком случае, одних газет он выписывал на 300 рублей в год — аж из семи стран, и, значит, с языками было всё в порядке.