Юрий Комов - Портреты без рамок

Так пишет об усилиях ФБР Лита Грей. Чаплин узнает об этом потом. От своего адвоката, из писем друзей, из газетной трескотни. Но для него самого потуги агентов соответствующих служб, вопли маккартистов в те дни остались как бы в другом мире, за океаном, куда решил не возвращаться. Началась другая жизнь. Старый Свет встречал триумфально, после Лондона — Париж, Рим. Осесть все же решили в Швейцарии. В небольшом местечке (1350 жителей) купили дом, Уна ждала пятого ребенка, огни больших городов остались в стороне. Через некоторое время Чаплин посетил американское консульство и возвратил бумаги, дававшие право на въезд в Штаты. Потом от гражданства отказалась Уна. Уютную крепость нейтральной альпийской республики теперь покидали не часто. По затворниками не стали.

«В один из наших приездов в Лондон пришло уведомление, что на приеме, который устраивало советское посольство в отеле «Клэридж», с нами хотели бы встретиться Хрущев и Булганин. Когда мы прибыли, народу было уже столько, что трудно было войти. С помощью сот рудника посольства стали пробираться сквозь экзальтированную толпу. Вдруг увидели, что с противоположной стороны также пытаются пробиться Хрущев и Булганин, но потом им, видно, надоело, и они оставили затею переплыть это людское море. Хрущев, хотя и раздраженный суетой, пытался шутить. Затем стал подвигаться к выходу, и наш сопровождающий вынужден был окликнуть его. Хрущев отмахнулся, с него было достаточно. И тут сопровождающий закричал: «Чарли Чаплин!» Булганин и Хрущев остановились и повернули назад, приветливо улыбаясь. Я был польщен. Нас представили — прямо в этой толкучке. Через переводчика Хрущев сказал что-то о том, как русские любят мои фильмы, потом нам предложили водки. Мне показалось, что туда высыпали целую перечницу, но Уне поправилось. Нам удалось стать в кружок и так нас даже сфотографировали. Из-за шума я не мог произнести ни слова. «Давайте выйдем отсюда», сказал Хрущев. Толпа поняла наши намерения, и последовало настоящее сражение. С помощью четырех человек мы прорвались в небольшую залу. Как только оказались там, Хрущев и все мы облегченно «фью-у» вздохнули. Я наконец мог собраться с мыслями и начать разговор. Хрущев только что произнес великолепную речь о том, что прибыл в Лондон с добрыми намерениями. Это было как луч света, и я сказал ему об этом, сказал, что у миллионов людей во всем мире появляется надежда.

Через несколько минут ему сообщили, что на приеме присутствует Гарольд Стассен (американский дипломат. Ю. К.), который просит несколько минут для беседы. Хрущев повернулся ко мне и пошутил: «Вы не будете возражать, ведь он «американец». Я рассмеялся: «Конечно, нет». Потом в дверь протиснулись г-н и г-жа Стассен… Хрущев извинился, сказал, что отлучится ненадолго, и отошел в дальний конец комнаты…

Через некоторое время я сообразил, что Хрущев не собирается закончить беседу скоро, и мы с Уной поднялись. Когда Хрущев это заметил, он оставил Стассена и подошел попрощаться. Мы пожали друг другу руки, а Стассен быстро отвел глаза, он стоял, опершись о стену, и старался смотреть прямо перед собой, как будто это его не касалось. Я попрощался со всеми, игнорируя Стассена, что, как мне казалось, выглядело, сообразуясь с обстоятельствами, очень дипломатично… На следующий вечер Уна и я ужинали в «Савое» Посреди десерта вошли и остановились около нашего столика сэр Уинстон Черчилль и леди Черчилль. Я не видел сэра Уинстона с 1913 года… Но после того, как в Лондоне пошли «Огни рампы», со мной связались паши прокатчики из «Юнайтед артистс» и попросили разрешения показать фильм и доме сэра Уинстона. Конечно, я Пыл польщен. Через несколько дней пришла записка с выражением благодарности, он писал, что получил истинное наслаждение. И теперь сэр Уинстон стоял перед нашим столиком, совсем рядом. «Так», — сказал он. И в этом «так» послышалось что-то неодобрительное. Я быстро поднялся навстречу, улыбаясь, и представил Уну… Леди Черчилль сказала, что прочла в газетах о моей встрече с Хрущевым. «Мы всегда отлично ладили с Хрущевым», — заметил сэр Уинстон. Но меня не покидало чувство, что сэр Уинстон погружен в глубокую печаль. Конечно, с 1913 года много воды утекло. Его неукротимая смелость и вдохновенное красноречие спасли Англию, но, по моему мнению, он ничего не достиг своей фултонской речью (воздвигнувшей «железный занавес»), кроме того, что началась «холодная война».

На склоне лет, пережив тысячи встреч, больших и малых дел, событий, перечувствовав, перепробовав, художник, человек творческий невольно начинает философствовать и несколько созерцательно, отрешенно смотреть на то, что случилось давным-давно. На расстоянии многое воспринимается по-иному. И кружит хоровод лиц, некогда столь близких, а теперь исчезающих в дымке прошлого. В возрасте 43 лет от алкоголизма скончалась Милдред Харрис; в Голливуде среди подстриженных газонов и гигантских эвкалиптов обрела покой Лита Грей; Полетт Годдар, с которой Чаплин расстался в 1942 году, нашла свое счастье с Эрихом Марией Ремарком; Иола Негри, Марион Дэвис — где теперь носители этих громких имен; единственным человеком, связывавшим с США, оставалась Эдна Пёрвиенс, героиня «Парижанки» и исполнительница лирических ролей во многих его фильмах. Она ежемесячно получала через доверенное лицо Чаплина небольшое пособие, и каждый раз не забывала послать весточку.

«13 ноября 1956 года. Дорогой Чарли, пишу тебе, чтобы выразить благодарность, и сама опять в больнице… прохожу кобальтовую терапию… после этого сам ад не страшен! Но все нормально, пока можешь пошевелить хотя бы мизинцем. К тому же на сегодняшний день это единственное, что может помочь мне. В конце недели надеюсь попасть домой… Все образуется, так говорят, и это напоминает мне одну историю: стоит человек на углу Седьмой авеню и Бродвея, рвет бумагу на мелкие клочки и разбрасывает их. Подходит полицейский и спрашивает, что он тут делает Тот отвечает «Это я слонов отгоняю». Полицейский говорит: «В этом районе никаких слонов нет». «Вот видите, отвечает человек, значит, помогает… «Вскоре после того, как я получил это письмо, Эдна скончалась. А мир продолжает оставаться молодым. И молодость берет свое. И те из нас, кто живет чуть дольше, становятся чуточку ненужными, хотя путешествие по жизни продолжается… «

«18 июня 1953 г. Дорогой Мэнни я написал завещание чтобы ни у кто не было сомнений в том, что именно тебя мы просим распорядиться всеми нашими делами и именно тебе поручаем детей, о которых ты уже столько времени заботишься. Этель абсолютно со мной в этом согласна. Мы любим наших детей больше всего на свете они — наша гордость, все наше будущее. Люби их всем сердцем, защити их, чтобы они выросли полноценными людьми. Уверен, что ты сделаешь все, но как отец еще раз прошу тебя об этом, мой дорогой друг, мой преданный брат. Так хочется жить. Так прекрасно может быть будущее. Пусть всегда дети наши гордятся своими родителями. Мы не теряем веры, мы встречаем палача с высоко поднятой головой, мы уверены, что в мире будет мир, хлеб и розы.